кустарниковые заросли на припудренных песком берегах Киоса. Солнце опустилось на расстояние вытянутой руки к горизонту, и над спинами пяти десятков утомленных гребцов наконец задул освежающий ветерок, выпрямляя единственный массивный парус в центре палубы пентеконтора. Он отдал приказ гребцам. Следуя попутному бризу, они устремились в мизийскую гавань, где над водой им навстречу уже плыли густые ароматы жареного масла, спелых фруктов, сладостей и благовоний. Уже при свете городских факелов
Арго пришвартовался, и они поднялись на причал. Мизийцы в грубо раскрашенных хитонах и пеплосах сопровождали команду повсюду, изнемогая от любопытства.
За трапезой он так и пожирал взглядами темноглазую женщину напротив; на столешнице их разделяла ароматно дымившая туша зажаренной овцы. Позднее, все еще чувствуя во рту привкус животного жира, а в ноздрях — густые благовония, он снова и снова погружал в нутро незнакомки набухший восставший член, прижимал ее запястья к покрытому галькой склону, следил, как в ночном воздухе медленно колышутся тяжелые груди, а льняные одеяния женщины распростерлись за спиной, подобно пенным следам за кормой Арго, и губы ее приоткрылись в безмолвном крике возмущения или, возможно, наслаждения. Кончив, он перекатился, привстал на колени и понюхал воздух. Внизу, на тропе, ведущей к источнику, кто-то появился. Он одернул хитон, прикрывая чресла, и, не обуваясь, скользнул во тьме ниже по склону, чтобы приглядеться.
Это был Гилас, любовник Геракла, при полной косметике: волосы и щеки выкрашены красным, лицо выбелено, брови подведены, в прическу вплетены цветы. Юноша нес на плече бронзовый кувшин. Кейн пошел за ним, раздраженно отметив, что Гилас не вооружен. От Гиласа и так были одни трудности: тот вечно перечил старшим, уклонялся от тяжелой гребли, не желая мозолить руки, забавы ради провоцировал Геракла на проявления эмоциональной несдержанности. Но без него Геракл не согласился бы отправиться в поход.
Кейн остановился под прикрытием кустов, а Гилас склонился к неподвижной воде. Луна стояла высоко, Кейн видел, что у источника никого больше нет. Однако мышцы его щиколоток напряглись: он чуял что-то неладное в воздухе, в том, как распространялся запах дождя, несмотря на ясное небо.
Вода ручья пришла в движение.
Кейн бы еще понял, появись на воде рябь, но нет: вся поверхность источника волновалась и изгибалась, наливаясь бледным сиянием, как если бы по ней разлили масло, но эти радужные цвета проступали из глубины. Раздалось мерное гудение, Кейн почувствовал, как резко встали дыбом волоски на руках и ногах, и подумал: это, верно, боги.
Гилас как в воду канул.
— Гилас!
Вопль исходил от Геракла, несущегося по тропе с таким шумом, словно там двигалась целая армия.
Кейн заступил ему путь.
— Риз, стой! — воскликнул он и тут же удивился своему решению использовать это странное имя.
Геракл отшвырнул его в сторону. Кейн кубарем скатился на обочину и успел увидеть, как Геракла окружает свечение, подобное призрачным огонькам на мачтах кораблей. Затем Геракл тоже пропал.
Вода замерцала и вздыбилась, и прежде чем снова успокоилась, Кейн уловил в ней образы: чаша и странный изогнутый клинок, а еще — само Руно, тяжелая овечья шкура, украшенная блистающими золотыми вставками.
— Кейн?
Этот голос раздался от источника: женский, пробудивший какие-то очень далекие воспоминания.
— Кейн, приди в себя!
Он пополз к воде. Песок размягчился под его телом, собрался в складки, свет затопил глаза и отнял зрение.
— Господи-и. Я на минутку подумала, что уже теряю тебя. Что с тобой такое, черт побери?
Кейн сфокусировал взгляд. Ему предстала темнокожая женщина с точеным лицом, склонившаяся над ним. Обрывки личности древнего моряка все еще липли к его сознанию, мешали сконцентрироваться, как в наркотическом дурмане. Постепенно он опознал Лену, вспомнил, как дрался с Кёртисом у воздушного шлюза.
— Кейн, с тобой все в порядке? Говорить можешь?
Слышал он ее с трудом. Голоса заполняли все неиспользуемые участки мозга, плавно и без потери эхо-гармонии перемещаясь из видения в эту новую реальность.
— Что ты мне дала? — выговорил он, чувствуя неожиданный прилив химической энергии, растекшейся по позвоночнику.
— Адреноген, — ответила Лена. Кейн кивнул: он слышал от химиков дяди про этот препарат, синтетический гормон, вынуждавший тело продуцировать значительные количества адреналина. У него закружилась голова, контролировать эмоции стало тяжело; он попеременно испытывал приливы ужаса, тревоги и слезного восторга, и все это время музыка в мозгу продолжала звучать.
— Ты меня вытащила оттуда, — промямлил он. — Зачем? Я думал, ты же с Кёртисом…
— Угу, — сказала Лена, — была я с Кёртисом. Кейн, он полный псих. Он наделен исключительной властью — политической, личной, сексуальной, какой угодно. Но он зависит от нее, как наркоман, и теперь, на середине пути, у него дорога уходит из-под ног.
— Русские, — проговорил Кейн, вспомнив.
— Во-во, русские. Они пообещали в полночь это место поджарить лазером, пойди что не так. Остается часа три самое большее. А может, и быстрее все произойдет, если кто-нибудь запаникует. Пора нам убираться отсюда.
— Нет, — сказал Кейн.
— Человече, есть многое на свете, о чем ты понятия не имеешь. Твой дядюшка покопался в твоих мозгах. И я не про банальную промывку мозгов, нет, я про кое-что посерьезней. Как тебе понравится имплантация биософта с непонятными функциями?
— Импланты? — переспросил Кейн. — Господи.
— Такахаси что-то про Северную Африку говорил. Они тебе воткнули в мозги этот чип, иначе ты бы вообще не встал. Он сказал, там можно программы менять при необходимости, словно картриджи переставлять.
Фрагменты мозаики встали на места. Годы подавленных амбиций, фантомные отвлекающие голоса, охлаждаемый чемоданчик с новыми модулями, подсознательные директивы НЛП, головные боли, видения, музыка.
— Как давно вам об этом известно?
— Мне? Я вчера вечером услышала. Но Такахаси, должно быть, знал все время, и твой дядя, конечно, тоже.
— Ну да, наверняка. Но это ожидаемо. Все ложится на Сюжет, не так ли?
— О чем ты?
— Мой отец погиб на шоссе, проходящем вдоль Залива, ось колеса сломалась, он врезался в бетонное ограждение. Мне было семь. Я сидел в машине, меня вышвырнуло на дорогу. Я носил мексиканские сандалии, хуарачес, и одну сандалию с меня сорвало. Когда дядя приехал ко мне в госпиталь, я был только в одной сандалии.
Лена уставилась на него, как на сумасшедшего.
— Разве ты не понимаешь? — продолжал Кейн. — По этой примете Пелий узнал человека, которому суждено было его убить. То был Ясон. Поэтому Пелий отрядил его за Руном, полагая, что Ясон никогда не вернется.
— Греческая мифология, — проговорила Лена. — Послушай, ты вообще соображаешь, где находишься? Ты в курсе, что тут происходит?
— Ну да. На Марсе. Дядя послал меня сюда на верную смерть. Но
