Герберт слушал его, ощущая, как непроизвольно потеют ладони.
Он сам никогда бы не решился на такое применение нейромодулей. Хотя с технической точки зрения подобная совместимость не вызывала недоумения – переходные адаптеры на основе искусственных нейросетей уже много лет использовались при изготовлении протезов, в частности ему была известна японская компания, чью продукцию скорее стоило признать имплантами, нежели просто механическими заменителями утраченных конечностей…
Однако кисть руки или стопа – это не нервная ткань головного мозга…
– Как видите, я вполне адекватен. – Произнес Керби, словно угадав направление мысли Герберта. – Врачи объяснили мне, что до сих пор никому не удалось выявить, где именно наш мозг хранит определенную информацию, По мнению исследователей, пытавшихся выделить гипотетический раздел мозга, отвечающий за память, его не существует в компактном, обособленном виде, то есть, наша личность фрагментирована, размещена в разных местах и вероятно – дублирована.
– Я осведомлен об этом. – Ответил Герберт, стараясь подавить охватившее его волнение. – Выходит, вам протезировали участок церебральной коры?
– Именно. Мне имплантировали пятьдесят нейрочипов, расположив их тремя слоями, и закрыли черепную коробку вставкой с компьютерными разъемами для подключения тестирующих устройств.
– Полмиллиона искусственных нейронов…
– Да. Мозг сам заполнил их информацией. Более того, через месяц после операции томография показала рост нервных тканей, которые начали заполнять свободное пространство в местах соединения искусственных нейросетей с живыми клетками.
Герберт поежился не то от холода, не то от перевозбуждения.
– Может быть, сядем в машину? – Предложил он.
– Нет. – Алан повернул голову и в упор посмотрел на Герберта. – Капитан, я признателен вам за те импланты, что позволили врачам вытащить меня из лап смерти, но придти и сказать «спасибо» я мог в любой момент, на протяжении последних шести месяцев. Для этого мне не нужно было подниматься сюда.
– Тогда… в чем дело, полковник?
– Сейчас объясню. – Керби спокойно осмотрелся по сторонам, и предложил:
– Давайте разомнем ноги. Думаю, что спустившись на один уровень, мы сможем спокойно обсуждать деликатные вопросы, не опасаясь прослушивания. А машины пусть пока постоят тут.
Минут через десять они нашли защищенное от моросящего дождя место, укрывшись в здании придорожного кафе, где уже закончились все внутренние отделочные работы.
– Почему вы считаете, что машины прослушиваются? – Спросил Герберт, усаживаясь на пластиковый стул.
– Я это знаю. – Ответил ему Алан. – Генерал Уилсберг не из тех людей, кто выпускает своих подчиненных из поля зрения, тем более в сложившихся обстоятельствах.
– Каких?
– Боюсь, он затеял опасную игру.
– Говорите прямо, полковник.
– Именно это я и пытаюсь сделать. Вы часто смотрите программы новостей? – Внезапно задал он отвлеченный вопрос.
– Нет времени. – Покачал головой Герберт, по-прежнему не понимая, куда клонил Керби.
Алан понимающе кивнул:
– Уилсберг загрузил вас второстепенной работой, с которой мог бы справиться специалист рангом пониже. – Произнес он. – Вы ведете уже обкатанный проект, контролируя несколько тысяч строительных механизмов. Это не настораживает?
– Мне казалось, что возведение города и контроль над машинами – это самые значимые проблемы… – Ответил Герберт.
– Увы. – Керби хмуро прикурил сигарету. – Когда я вернулся в строй, Альберту нужно было дать мне занятие. Не будучи уверен, что я после операции не выкину какой-нибудь фортель, он рассудил здраво, отдав под мой контроль вполне рутинную и безопасную проблему – следить за расходованием «секретного оборудования», то есть учитывать каждый нейрочип, поступающий со складов на производство. Последний год я занимался именно этим. Поначалу все шло нормально, но потом со складов были внезапно затребованы большие партии нейромодулей, – счет шел на сотни тысяч, а когда я попытался выяснить направление их расходования, меня щелкнули по носу «личным распоряжением генерала». Я естественно проверил, и Альберту пришлось подтвердить, что это действительно так. – Керби глубоко затянулся, а затем продолжил, машинально перейдя на «ты»:
– Пойми меня верно, капитан, я не параноик и никогда им не был, просто опыт сотен спецопераций, проведенных в разных странах мира, научили меня разбираться в людях, ощущать нюансы их психологического состояния, и мыслить с постоянным упреждением событий. Для меня это нормальное состояние рассудка.
Герберт с усилием кивнул.
– Я понимаю вас, полковник.
Керби погасил недокуренную сигарету.
– Давай отбросим субординацию. Можешь называть меня просто по имени.
– Хорошо. – Согласился Герберт, напряженно ожидая подробных разъяснений, хотя внутри уже заныла нотка тревоги, – он тоже умел мыслить логически и понимал, что обозначенного Аланом количества нейромодулей с избытком хватит на переоснащение всех функционирующих на сегодняшний день кибермеханизмов. Арифметика была проста: «мозг» строительных машин содержал всего лишь тридцать микрочипов, каждому андроиду из экспериментальной партии, учитывая сложную сервомеханику и многообразие функций, было решено выделить сотню нейросетей, – таким образом, количество уже использованных модулей едва ли превышало пятьдесят тысяч, а Керби говорил о цифрах с пятью нулями…
– Когда это случилось?
– Если быть точным – восемь месяцев назад.
– Почему ты сразу не связался со мной?
Алан усмехнулся.
– Я наблюдал. У меня есть привычка: не делать скоропалительных выводов, исходя из домыслов. Только факты. Количество затребованных со склада нейрочипов, вкупе с неадекватной реакцией Альберта на рутинный запрос, заставили меня заподозрить неладное. До своего ранения я полтора года проработал с Уилсбергом, и успел хорошо изучить генерала. Он человек с железной волей, поэтому его нервозность стала для меня тревожным знаком.
– Меня больше волнует названная цифра. – Произнес Герберт. – Могу заметить, что андроиды, которые действовали в Афганистане, содержали всего лишь два десятка чипов.
– Да, знаю. – Кивком согласился Алан. – Три года назад, когда была сформирована группа «Альберт», я поначалу ощущал себя пятым колесом в телеге. – Откровенно признался он. – Поэтому, волей или неволей, пришлось учиться, вникать в вопросы сервомеханики и теории нейросетей, прямо по ходу первоначальных экспериментов, а после Афганистана, когда в моей собственной голове появились имплантированные чипы, интерес к изучению нейромодулей стал для меня жизненно важным аспектом существования.
