Впрочем, Донован не мог не заметить, что не все присутствующие выражают одинаковый энтузиазм. Среди Сорок Манлия мало у кого лежало сердце к восстанию.
«И обрати внимание — ни Ошуа, ни Равн не испытывают теплых чувств к Манлию, — произнес юноша. — Хотя, конечно же, ты заметил это и сам. Их выдают движения, интонации. Вслух они славят друг друга, но лишь нужда заставляет их держаться вместе. А так-то остальные Тени, прямо скажем, без особой теплоты относятся к его роману с Келли».
— Ну, не знаю, — протянул Фудир. — Лично мне мысль о влюбленных Тенях нравится.
Манлий отвлек Донована от этих рассуждений, спросив, как он собирается провести их в Тайный Город.
— Понятия не имею, — отрезал тот. — И я еще не давал согласия к вам присоединиться!
— И что нужно, чтобы ты его дал? — мягким тоном поинтересовался Ошуа.
— Я должен как следует воспылать!
— «Воспылать»?.. — нахмурился Манлий.
— Терранское образное выражение, — ответил Донован.
— Это все не важно, — сказал Ошуа. — Геш просто не уверен, что в текущем своем состоянии сможет принести нам хоть какую-то пользу.
Не совсем та причина, по которой Донован пытался остаться в стороне, но для нынешних его спутников такое объяснение вполне годилось. По мнению человека со шрамами, подвизаться в войну конфедеративных Теней было равносильно тому, чтобы сунуть голову под топор палача.
Честно говоря, его не столько волновало то, принесет ли он кому-то пользу, сколько то, выживет ли он и сумеет ли вернуться домой. Надо отдать должное везению мятежников, раз они протянули целых двадцать лет, поскольку, если принять во внимание все, чему он стал свидетелем, Донован поставил бы на то, что они не продержатся и двадцати недель. Это была крайне разношерстная шайка. Манлий присоединился к бунту из-за разбитого сердца, и пусть любовь пока еще ярко пылала в его груди, но очень скоро ей предстояло померкнуть. Человека, движимого похотью, влечет туда, куда укажет член. Равн же, напротив, была искренне опечалена тем положением, в котором оказалась Пасть Льва, но неохотно поддерживала восстание, повинуясь приказам Гидулы. Убери старика из уравнения, и кто знает, на чьей стороне она окажется? Ошуа и Манлий питали обоюдные сомнения, касавшиеся возраста Гидулы. А вот Даушу Доновану пока «прочесть» не удалось, зато он отметил подозрительный факт: соратники не упоминали Йишохранна в разговорах.
Внутренний Ребенок неуютно поежился. Он был один, в самой глубине Конфедерации, без друзей, не зная, кому доверять… и с каждым днем его увлекало все дальше и дальше от дочери и бан Бриджит.
После ужина Ошуа отпустил прислугу, отослав двух Сорок сменить тех, кто нес вахту, а остальным предоставив свободное время. Манлий возвратился в автоклинику продолжать лечение, и его ученики отправились вместе с ним на его собственный корабль — «Пикирующий». Равн же медлила, но Ошуа дал понять, что ее дальнейшее присутствие нежелательно, и тогда Олафсдоттр, тревожно оглядываясь, удалилась.
Человек со шрамами, сидевший по другую сторону стола от хозяина, засмеялся.
— Вот мы наконец и одни, — произнес он.
И продолжил терранскими присказками:
— Быка выпустили, Ошуа Ди. Начинай размахивать плащом.
Если идиома и смутила Карнатику, тот не подал вида. Напротив, губы его на миг скривились в ледяной улыбке, а потом хозяин корабля достал из шкафчика бутылку спиртного.
— Мои ребята сейчас придут убрать посуду, — произнес он, — и мне бы не хотелось им мешать. Так что пойдем-ка ко мне в каюту. Я хочу тебе кое-что показать. Но сперва вопрос. Ни искушение возможностью отомстить, ни искушение гордыней не убедили тебя присоединиться к нам…
«Ага! Стало быть, пришло время третьего искушения», — насторожился Внутренний Ребенок.
— Те, кто стер мои воспоминания, — Донован с осторожностью подбирал слова, — и разрушил мой разум, были мастерами своего дела. Без памяти месть становится пустым звуком; без памяти былая слава остается лишь буквами в книжках. Ни те подвиги, которые, как ты говоришь, я совершил, ни те страдания, которые перенес, ничем не отзываются в моей душе. Это как обезболенный зуб. Ты его просто не чувствуешь.
Он принял протянутый ему стакан и подождал, пока Ошуа нальет себе из той же бутылки и отопьет, а потом попробовал предложенное угощение и сам. Напиток обладал яблочным привкусом.
— Но, Ошуа Ди… я не потому не спешу присоединиться к вашему безумному восстанию, что не чувствую к вам симпатии. По правде, помни я, где расположен потайной лаз, рассказал бы о нем независимо от того, придется мне пойти с вами или нет. Просто на практике честь и слава обычно синонимы смерти и крови.
Ошуа прикончил свою порцию выпивки одним глотком, но не отставил стакан, а покрутил его в пальцах.
— Имеешь что-то против смерти и крови?
— Смерти, крови и поражения. Когда побеждаешь, потом можно хотя бы торжественный кубок поднять.
— Порой смерть предпочтительнее жизни, — заметил Ошуа, отводя взгляд.
— Поверю в это только тогда, когда услышу из уст того, кто попробовал и то и другое.
— Жизнь на коленях — это не жизнь.
— Красиво сказано, Ошуа Ди. Только скажи, как долго ты верно служил Именам, пока не решил распрямиться?
Тень поднялся из-за стола.
— Бери свой стакан.
Он захватил свой и бутылку.
— И не суди нас строго, Геш, — сказал Ошуа, направляясь по коридору к своей каюте. — Прежде чем рискнуть всем, человек должен увидеть хоть малейшую надежду на успех. Революция свершается тогда, когда стальной захват на горле народа ослабевает. Пока пальцы держащего сильны, никто не осмелится восстать.
— Из сказанного тобой следует один урок…
— Знай, когда ударить?
— Нет. Никогда не ослабляй хватки.
Ошуа оглянулся через плечо.
— Пятьдесят стандартных лет назад Виндгук Кеописеничок сжег окружную губернаторскую базу на Базилоне. Одна из тех маленьких локальных революций, о которых поют в кабаках и тавернах, когда ночи становятся длинными, янтарно мерцает пламя в очаге, а подробности события подзабываются. «Отважный Виндгук подвел черту и крикнул: „Нас ня сломить!“» Весьма воодушевляющая песня, жаль только, черта эта была подведена не столько из стремления установить власть Справедливости, сколько из-за того, что Кеописеничок надеялся таким образом избавиться от долгов, в которых погряз. Его вели безумие и отчаяние. Пепел базы не успел еще остыть, когда армия сровняла с землей целый город. Многие жители не имели к бунту никакого отношения. А если точнее, в большинстве своем считали Виндгука просто психопатом. Но это не имело значения. Все они погибли. А вот его самого в городе уже не было. Смешно. Убергубернатор способен осознавать опасность погромов и мятежей, но ему и в голову не придет подумать, что кто-то может просто взять и покинуть вверенный ему город.
