В считаные секунды надсадный свист рвущегося наружу воздуха стал замирать. Лед сковал теперь влажный песок, в котором произошел прорыв; знобкая волна холодного воздуха прошла над головами людей. Когда движение воздуха полностью прекратилось, Вашингтон приказал остановить насосы, и от внезапной тишины у землекопов зазвенело в ушах. Не сразу они обратили внимание на звук телефонного зуммера — это капитан Вашингтон крутил ручку полевого телефона.
— Немедленно дайте мне радиосвязь с кораблем.
Все теперь напряженно следили за Вашингтоном, который, когда связь была установлена, резко бросил одно лишь слово:
— Докладывайте.
Потом он слушал и кивал. Потом, обратившись наконец к затаившим дыхание землекопам, сообщил:
— Он в порядке. Жив и здоров.
С радостными криками они принялись бросать кепки в воздух, но тут же замерли, когда Вашингтон поднял руки, требуя тишины.
— Когда произошел прорыв, они увидели его признаки на поверхности грязевой выброс и фонтан высотой в сорок футов. Затем они рискнули приблизиться, насколько возможно, к точке выброса — вода там буквально кипела — и были как раз над нами, когда появился Боевой Джек. Его, как там говорят, подбросило в воздух, и они подобрали его почти сразу, как он упал обратно. Он был без сознания, но телесных повреждений не получил и, когда пришел в себя, начал ругаться, еще не открыв глаза. А теперь за работу, парни; сегодня мы должны пройти еще двенадцать футов.
Как только работа вошла в обычную колею, капитан Вашингтон повернулся к Дриггу и крепко пожал ему руку.
— Мистер Дригг, не так ли? Личный секретарь маркиза?
— Да, сэр, и секретарь правления к тому же.
— Вы застали нас в напряженный момент, мистер Дригг, и я надеюсь, вы не слишком встревожены. В туннельном строительстве есть свои сложности, которых не всегда удается избежать. Но, как вы видели, они отнюдь не являются непреодолимыми, надо лишь быть наготове. По океаническому дну над нами проходит складка, так называемая синклиналь; вряд ли больше чем пять футов песка отделяет нас от воды. Возможность прорыва здесь сохраняется постоянно. Но экстренная закупорка и применение фиксатора Гауэна быстро перекрывают пробоину.
— Боюсь, это выше моего понимания, — сказал Дригг.
— Отнюдь нет. Механика проста. — По мере того как капитан Вашингтон продолжал свои объяснения, в глазах его засверкала подлинная увлеченность. Поскольку песок над нами насыщен водой, сжатый воздух, которым мы нейтрализуем водяное давление, продул отверстие до самого морского дна. Отверстие временно перекрыли деревянной заглушкой, а там подоспел фиксатор Гауэна. Эти сверла полые, и, как только они вошли на всю длину, началась закачка жидкого азота. Эта жидкость имеет температуру 345,5 градуса [8] и мгновенно замораживает все, с чем соприкасается. По трубе, которую вы видите вон там, был подан густой раствор жидкого грунта, который, замерзнув, отвердел и закупорил пробоину. Мы будем поддерживать его в этом состоянии, пока не выйдем из опасной зоны и не установим здесь стальные секции туннельной обшивки. Все хорошо, что хорошо кончается, — у нас все кончилось как раз так.
— Действительно, кончилось хорошо и для вашего начальника смены тоже. Очень удачно, что корабль был близко.
Прежде чем ответить, Вашингтон смерил собеседника пронизывающим взглядом.
— Здесь нет никакой случайности, и я уверен, вы это знаете. Если не ошибаюсь, последнее письмо директоров, где мое внимание обращается на неоправданность расходов по содержанию корабля на стационарном дежурстве, шло за вашей подписью?
— Это так, сэр, но это подпись лишь составителя текста, не более. Решать подобные вопросы я никоим образом не уполномочен и всего лишь довел до вашего сведения мнение директоров. Но, если вы позволите, я дам полный отчет о том, что видел сегодня, и обязательно подчеркну, что благодаря вашей предусмотрительности была спасена человеческая жизнь.
— Человеческую жизнь, мистер Дригг, спасла правильная организация работ.
— Предусмотрительность, сэр, я настаиваю. Она заключается в том, что вы ставите жизнь человека выше денег. Я скажу именно это, и вопрос будет решен раз и навсегда.
Вашингтон, казалось, был несколько смущен теплыми нотками в голосе Дригга и постарался побыстрее сменить тему разговора.
— Я заставил вас ждать слишком долго. Дело у вас, должно быть, весьма важное, коль скоро вы лично проделали такой путь.
— Всего лишь бумага, если вам угодно.
Дригг отомкнул замочек портфеля и вынул лежавший внутри одинокий конверт. Увидев золотой геральдический шлем, Вашингтон приподнял брови, затем быстро разломал печать и прочел письмо.
— Вы осведомлены о том, что тут говорится? — спросил он, поигрывая сложенным листом бумаги.
— Я знаю лишь, что маркиз написал письмо лично, а на словах поручил мне любыми средствами способствовать вашему возвращению в Лондон по делу известной важности. Нам следовало бы отбыть теперь же.
— Стоит ли? Ближайший прямой до Лондона уходит в девять и прибывает уже после полуночи.
— Напротив, — сказал Дригг с улыбкой. — Для вас подготовлен спецрейс «Летучего Корнуолльца», и поезд, я полагаю, уже ждет.
— Это настолько срочно?
— Это крайне срочно. Его Светлость дал мне это понять достаточно определенно.
— Что ж, подчиняюсь. Но я должен пере…
— Простите, я перебью. Полагаю, соответствующие распоряжения были также переданы главному портье вашего отеля. Ваши вещи упакованы и ждут вас в поезде.
Вашингтон кивнул; решение было принято. Повернулся и возвысил голос, перекрыв нарастающий шум:
— Балхэд! Вы будете начальником смены, пока Боевой Джек не вернется. Не замедляйте работ.
Больше здесь нечего было делать. Вашингтон повел Дригга обратно через щит к электрокару, которым решил вернуться. На нем они доехали до самой переборки и прибыли как раз в тот момент, когда Боевой Джек вышел им навстречу из дверей кессона.
— Черт меня возьми, если я захочу проделать это опять! — рявкнул Джек. Его одежда все еще была мокрой насквозь, на голове и на плечах красовались кровоподтеки — следы путешествия сквозь морское дно. — Вышибло, как пробку, вот что у меня в голове колотилось напоследок. Тут сразу — будто выстрел, все почернело… а после только и помню — что смотрю я на т'небо и на лица каких-то мерзопакостных грешников и не могу сообразить, на т'небесах я или еще где.
— Ты рожден, чтобы быть повешенным, — спокойно сказал Вашингтон, — так что утонуть тебе не суждено. Теперь возвращайся в забой и присмотри, чтоб они отработали смену не спустя рукава.
— Я это сделаю. И накормлю дерьмом любого, кто не нырнет в дыру и не проделает мой путь, если это понадобится снова.
Он повернулся и, пытаясь четко ставить ноги, затопал прочь, а Вашингтон и Дригг тем временем рассаживались в кессоне.
— Ему придется работать, — осмелился подать голос Дригг после долгого молчания.
— Не следовало бы, но я не могу его остановить. У землекопов иной, отличный от нашего, образ жизни, и мы должны его уважать. Если кто-то из них ранен или заработал кессонную болезнь, он никогда в этом не признается, и доставить его в госпиталь можно, лишь дав ему как следует по голове, — а этого он никогда мне не простит. Я видел, как они очертя голову прыгали через устье вентиляционной шахты шириной в десять футов и глубиной в сто. Я видел троих в шлюпке, которые отчаялись и погибли, и четвертого, который смеялся и победил. Потом он и все, кто там оказался, напились пива так, что стоять не могли, — но это в память о погибших товарищах. И никто из них не сожалеет ни о чем и не терзается ничем. Тяжелая и жестокая жизнь, можете вы сказать, но, ей-богу, она-то и выковывает мужчин.
Несколько смущенный этой свой тирадой, Вашингтон хранил молчание на протяжении всего пути по туннелю до вокзала в Пензансе. Уже стемнело, и лишь в грядах облаков на западе догорали последние красноватые отсветы. Огоньки мерцали вдоль путей, насколько хватало глаз, — обходчики, неспешно расхаживая во мраке, пополняли сигнальные огни парафином и зажигали фитили. Толпы уже разошлись, и на станции было тихо, лишь одиноко громоздился «Дредноут», казавшийся еще больше, чем днем, и на его недавно отполированной заново золотой обшивке переливались красные и зеленые блики стрелочных огней. Прицеплены были только два вагона — салон и «Монарх горных долин», частный пассажирский вагон, которым пользовались маркиз и другие члены совета директоров. Пожилой седой человек по прозвищу Бродяга — когда-то он был дворецким у одного из членов правления, но, дожив до преклонных лет, удалился на почетную и необременительную должность проводника «Монарха» — встречал их на ступенях своего вагона.
