местах, удаленных от горных разработок, и перевезти сотни тысяч тонн строительного камня, не оставив следа… Где эти дороги? Неужели засыпаны песком? Не может быть… Здесь даже подходов к храму не видно… Не по воздуху же переносили многотонные гранитные блоки…
Ранги сделал шаг назад и почувствовал, что падает…
Лабовиц повел стволом и плавно нажал на спуск.
– Дан-н-н! – отозвался карабин, змееногий мышелов свалился с дерева и остался лежать, выделяясь издали на сером фоне травы яркой пятнистой окраской.
– Ловко! – прищелкнул языком Свиридов. – Метров семьсот?
– Километр, ближе он нас не подпустил бы. Беги скорей, через полчаса он очнется, и ты не успеешь с программой. Я бы не хотел стрелять в него еще раз.
– Ему же почти не больно, снотворное действует мгновенно.
– Какая разница?
– Охотничек! – фыркнул Свиридов, передвинул сумку с приборами на живот и рысцой побежал в распадок, стараясь не терять из виду дерево с гнездами древесных мышей. Издали оно напоминало новогоднюю елку, украшенную бриллиантовыми шарами.
Лабовиц лег на спину, придвинув к ноге карабин, заложил руки за голову и стал смотреть в легкое летнее небо – на Быстрой оно было удивительно густо-синего цвета; голубое око светила только подчеркивало его синеву.
Через двадцать минут вернулся Свиридов и привел с собой невысокого, приятной наружности человека, одетого в вязаную безрукавку и белые шорты. В одной руке тот держал цилиндрик камеры для объемной видеосъемки, в другой – ремни антиграва.
– Эрнест Гиро, – представился незнакомец, наклоняя голову.
– Турист, – отдуваясь, сказал Свиридов. – Вчера с Земли, на «Римане».
– Очень приятно. – Лабовиц привстал, называя себя. – Вам повезло, насколько берусь судить? Ведь пассажирского сообщения с Быстрой еще нет, а «Риман» – крейсер погранслужбы.
– Едва ли это можно назвать везением, – пожал плечами Гиро. – Я в общем-то не турист… пограничник, член экипажа «Римана».
Свиридов с удивлением уставился на робкого с виду человечка, потом с видимым наслаждением сел на траву.
Лабовиц, в свою очередь, с любопытством разглядывал нового знакомого, пытаясь увидеть в нем те качества, которые соответствовали, по его мнению, работнику пограничной службы Даль-разведки. С виду неловок, неуклюж, но внешность далеко не всегда отражает истинную линию характера…
– Вам нравится Быстрая? – спросил Лабовиц после некоторого молчания.
– Красивая планета, – ответил Гиро с заминкой. – Решил полетать над лесами с камерой. Знаете, здесь леса – почти как на Земле.
– А вот он не любит летать, – проворчал Свиридов, возясь с сумкой. – И я из-за него вынужден скакать галопом по всем местным буеракам.
Гиро поднял вопросительный взгляд.
– Местная живность не любит летунов, боится, – пояснил Лабовиц. – Здесь обитают милые птички – птерольвы, напоминающие летающих крокодилов. Так что вы осторожней с полетами, могут напасть, особенно если у вас нет оружия. Удивительное дело, но они словно чувствуют, когда нет оружия. А скорость антигравов – далеко не гарантия безопасности. Ничего, пешком ходить полезно. А по какому случаю «Риман» причалил к Быстрой? Случилась какая-то неприятность?
– Вынужденная остановка, – сказал Гиро; видимо, это было в его характере – обдумывать каждый свой ответ. – Разве прибытие погранкрейсера всегда связывается с неприятностями?
Лабовиц улыбнулся. Разговор ему нравился, как и этот мягкий, по всей видимости, человек с абсолютно нетипичной для пограничника внешностью.
– Аварии и катастрофы вы считаете просто неприятностями?
– Катастрофы и аварии не в нашей компетенции.
– А что в вашей?
Гиро повесил видеокамеру на грудь.
– Все то, с чем сталкивается человек ищущий в космосе, на Земле по всем направлениям изысканий.
– Психологический фронт, – понимающе кивнул Лабовиц.
– Фронт?
– Слово из лексикона двадцатого века, обозначающее линию встречи двух воюющих сторон. Я читал историю мировых войн…
– Занятие, достойное охотника, – насмешливо обронил Свиридов, вытирая пот со лба.
– …и это обогатило меня некоторым военным и историческим знанием, – хладнокровно закончил Лабовиц. – Хотя охотоведу оно и необязательно. Да вы присядьте, жарко сегодня.
Гиро покосился на карабин у ноги Лабовица и, сложив антиграв, сел рядом.
– Это был самец, – сказал Свиридов, с треском захлопывая футляр какого-то прибора из своего спецснаряжения. – Теперь нужна самка.
– А чем вы занимаетесь, если не секрет? – вежливо спросил Гиро, чтобы поддержать разговор.
– Биомониторингом [10].
– Мой товарищ – эколог, – пояснил Лабовиц, – причем молодой и очень эрудированный. – Свиридов насупился. – Он изучает стереотипы поведения животных на этой планете, что входит в функции биомониторинга…
– Будет тебе, – хмуро сказал Свиридов.
– Я всаживаю в животное иглу со снотворным, – невозмутимо продолжал охотник, – а он запихивает в него тьму разного рода датчиков, вот и все.
– Интересно, – серьезно сказал Гиро.
Лабовиц засмеялся, легко вскочил на ноги и потянулся сильным телом.
– Хорошо!.. Хотя и жарковато, конечно. Искупаться бы сейчас. Ну что, пошли, эколог?
Свиридов молча встал.
– А я видел неподалеку озеро, – заметил Гиро. – Километра два отсюда. Хотите, покажу, да и сам с удовольствием искупаюсь.
– Озеро? – удивился Лабовиц. – В округе на десятки километров нет ни одного мало-мальски пригодного для купания озера.
Гиро вежливо улыбнулся, не желая возражать.
– Охотник! – съязвил Свиридов, отыгрываясь. – Тебе к карабину недостает телескопа. Ведите, Эрнест, докажем этому Фоме неверующему, что у него слабое зрение, а может быть, и память.
Гиро сориентировался и пошел напрямик через негустой, усыпанный мелкими желтыми цветами кустарник в сторону от базового лагеря экологической экспедиции. Сбитый с толку Лабовиц и повеселевший Свиридов тронулись
