Пока он не умрет.
И Лондо снова решил обдумать этот вариант.
Он взял меч, почти любовно погладил его. А ведь не так давно он не мог заставить себя даже смотреть на этот меч. Это был изящный клинок: им он убил своего друга, товарища по детским играм, Урзу Джаддо. Урза прибыл на Вавилон 5 просить у Лондо помощи в политической игре. Если бы он проиграл, а дело шло именно к этому, его род был бы опозорен. Урза получил помощь… спровоцировав дуэль и позволив Лондо убить себя ради того, чтобы его семья перешла под защиту рода Моллари.
Защита Дома Моллари. Какая ужасная шутка. Имя Моллари отлично защитило самого Лондо, не так ли?
Мозг Лондо не прекращал работать с того момента, как страж присоединился к нему. Его ободрил тот факт, что эта тварь не читала, не могла прочитать все мысли, проносящиеся в его голове. Сделай он что-нибудь, она доложит дракхам, и они, возможно, вмешаются, но это касалось именно действий, действий, которые противоречили бы интересам дракхов. Лондо пока что не предпринимал таких действий, но усиленно размышлял о них.
Будет ли это подобающим выходом? Не будет ли это слишком просто? Если.
Вселенная действительно заинтересована в правосудии, то что может быть более справедливым для Лондо, если не смерть от того же самого меча, которым он убил.
Урзу Джаддо? В тот день что-то умерло в Лондо. Если он воспользуется этим мечом для того, чтобы положить конец той пытке, в которую превратилась его жизнь, то, возможно, он попадет туда же, где сейчас пребывает Урза. Они снова будут вместе, как в юности, молодые и свободные, и у них снова будет вся жизнь впереди. Они будут возиться, смеяться, и все будет здорово.
Слуги бесшумно упаковали его вещи, готовясь перенести их в императорский дворец. Меч был единственной вещью, которую он им не отдал. Лондо стоял, глядя на него, изучая сверкающее лезвие и гадая, насколько мягко оно скользнет по его горлу. Он представил, как кровь потечет из раны, обагрив его белый императорский мундир. Замечательное сочетание цветов. Очень эстетично.
И когда дракх обнаружит его тело — почему-то он знал, что это будет дракх, — обрадуется ли эта тварь преждевременной кончине Лондо, чувствуя, что смерть Теней отмщена? Или дракх разозлится, будет раздосадован тем, что возможности использовать Лондо теперь не удастся реализовать? Это… несомненно, была приятная мысль. Как здорово подумать о том, что дракх будет расстроен, знать, что он и весь его ужасный род не смогут больше мучить Лондо.
Будут ли дракхи мстить, взрывая бомбы и испепеляя его народ? Нет. Скорей всего, нет. Сообщество Дракхов мало заботило население Примы Центавра. Для дракхов они были просто разменной монетой в игре, необходимой для того, чтобы удержать Лондо. Если Лондо исчезнет, то игра закончится. Какая разница, что будет с пешками после падения короля?
Да, это будет трусливый ход. Нужно еще так много сделать, но если он покончит с собой, то никогда не получит шанса исправить все то, что натворил…
Исправить?
Клинок сверкал так ярко, что он мог видеть на его поверхности свое отражение. И это напомнило ему точно такое же отражение в иллюминаторе центаврианского боевого корабля на орбите Нарна. Центавриане едва не уничтожили всех нарнов до единого, используя запрещенное оружие, масс-драйверы.
Исправить? Возместить потери? Уравновесить весы? Чушь какая-то, не так ли? Как он может исправить то, что совершил? Миллионы… Великий Создатель… миллиарды погибли из-за него. И он полагает, что это можно исправить? Это невозможно, просто невозможно. Да будь у него даже сотня жизней на то, чтобы все исправить, это все равно было бы невыполнимым заданием.
Возможно… возможно, самоубийство вовсе не будет трусливым поступком.
Возможно, самоубийство окажется всего лишь благоразумным решением для того, кто знает, когда нужно уйти. Влачить нынешнее жалкое существование в этом объятом войной мире, обманывая себя мыслью о том, что каким-то образом он сможет все исправить или искупить свои грехи…
Кого он дурачит? В конце концов, кого он пытается обмануть?
Он снова вспомнил о страже на своем плече. Подумал, что, быть может, со временем, станет меньше обращать на него внимания. Быть может, он настолько привыкнет к присутствию этой твари, что вовсе перестанет замечать ее. Если нынешняя ситуация не изменится, то Лондо не был уверен, хорошо это будет или плохо.
Он отложил меч.
Пора.
Пора начать этот фарс. Что касается всего остального, что ж, если до этого дойдет, у него еще будет масса времени. Или, возможно, он сам откажется от этой идеи. Переживания еще слишком свежи, и он не был уверен в том, что способен сейчас принять верное решение. Ему нужно время, чтобы обдумать, как лучше поступить.
Мысль о самоубийстве, однако, никуда не делась.
Он обратился к центаврианскому народу, его подданные собрались в своих домах, пытаясь найти укрытие в обугленных обломках зданий, олицетворявших собой такие же страшные перемены в их жизнях. Все время, пока жители планеты видели в небесах гигантское, хотя и слегка размытое изображение Императора, перед глазами самого Лондо маячил меч. На самом деле ему ужасно хотелось извиниться… униженно попросить прощения у своего народа, рассказать им, что это он, он один несет ответственность за весь тот ужас, через который им пришлось пройти.
Но подобная, честная речь, была бы неугодна дракхам. У них были ясные цели, а от Лондо требовалось просто точно сыграть предназначенную ему роль.
Они ясно дали это понять. Делай, что говорят. Будь хорошей марионеткой.
Говорить, что требуется, и не вздумать злить их.
— Я в одиночестве отправлюсь на церемонию инаугурации, — объявил он. — В тишине я приму бремя императорской власти. Колокола наших храмов будут звонить день и ночь напролет, по всем нашим соплеменникам, убитым при бомбардировке.
Мы одиноки, одиноки в этой Вселенной, но нас объединяет наша боль.
Но это было неправдой. Такой же обман, как и все вокруг него. Его боль была его собственной болью, он никогда ни с кем не поделится ею, и не откроет ее другим. Его боль — это тварь на плече. Ночные кошмары, мучавшие его во сне, ожили, и теперь мучили его наяву.
— Мы сражались одни, — сказал он своему народу. — И мы возродимся одни.
Но разве на Центавре был еще кто-либо, более одинокий, чем он? Хотя, в самом извращенном аспекте, он вовсе не был одинок. С ним был страж, наблюдавший за ним, изучавший его, следящий за ним, никогда не оставляющий его в покое. Он служил постоянным напоминанием о его грехе. И, благодаря стражу, дракхи также всегда были с ним.
