Ознакомительная версия.
– Чего ты раскричался перед всеми?
– Почему ты не сказал мне?! Почему?!
Апрелю показалось, что еще немного и Титрус набросится на него с кулаками.
– Грэм с Захарией ушли еще до рассвета, я не стал тебя будить, ведь утренний сон самый крепкий и важный. Я предлагал Грэму сходить за тобой, но он отказался по тем же причинам.
Титрус тяжело опустился на скамью, беспомощно глядя по сторонам, будто мгновенно забыл, где находится.
– Даже не попрощался, – покачал он головой, – не простился даже…
– Чудовищная неблагодарность, – кивнул Апрель. – Теперь ты видишь, как он к нам относится? Наш мальчик вырос, мы больше ему не нужны.
* * *
Грэм отдышался, в глазах прояснилось. Захария растирал руки, ноги, возвращая телу чувствительность и силу, в голове еще стучала тяжелая боль. Огненный лик Кары был безмятежен, как искусная сияющая маска: чуть раскосые глаза, тонкий нос, слегка припухшие губы и высокий лоб, переходящий в бесшумно покачивающиеся лепестки пламени. Кара рассматривала Грэма, но по ее лицу нельзя было понять, что чувствует, о чем думает это прекрасное огненное создание. Кара не стала больше задавать вопросов, видимо её вполне устроил ответ Захарии. Она мерцала у его плеча, как редкая птица, и Грэм с нескрываемым восхищением рассматривал живой огонь. Захария с трудом поднялся с валуна и заковылял на непослушных ногах.
– Это Захария, – сказал Грэм Каре, – мой слуга и компаньон.
Захария промолчал, он неловко передвигался вслед за ними, борясь с острой болью во всем теле.
Они шли наугад вдоль оранжевых скал, пока не увидели разлом, в котором густо плескалось светло-серое марево, отделяющее владения светила Бетельгейзе от сумерек, где властвовали души погибших планет.
* * *
Апрель снова стоял перед серебряным зеркалом и смотрел на свое отражение. Казалось, он мучительно пытался отыскать в себе что-то новое. Послышался стук в дверь. Апрель дернул за шнурок и, закрывая зеркало, опустилось полотно в цвет стены.
* * *
Грэм пошел первым сквозь серое марево, ему было все равно, что там находится за влажной завесой. В его душе теснилась необъяснимая обида и ощущение того, что от него отвернулся кто-то близкий, отвернулся и ушел безо всяких объяснений. Еще раз напомнив себе, что ближе собственного сердца у него никого нет, Грэм сделал последний шаг и оказался в сумеречной Альхене. Следом подоспел Захария. Кара по-прежнему парила у левого плеча Грэма. Перед ними распахнулся безрадостный и странный на вид пейзаж: в безжизненном небе замерло идеально круглое, как дорогой медальон зеленоватое светило Медиум, озаряющее всю округу зыбким призрачным светом. Голую землю покрывала сетка глубоких трещин, кое-где виднелись скелеты невысоких деревьев. И больше ничего.
– Куда же идти? – Захария огляделся. – Грэм, что думаешь?
– Идем вперед, – пожал он плечами. – Неужто везде так?
– Я слышала, что на этой половине довольно разнообразная жизнь, – сказала Кара.
В сиянии Медиума ее свечение приобрело холодный белесый оттенок.
– Что-то не видать особого разнообразия.
Быстрым шагом Грэм пошел вперед, за ним полетела Кара, последним шел Захария. Он наконец-то пришел в себя, от головной боли осталось лишь легкое головокружение, в теле небольшая слабость. Перешагивая через трещины и разломы, Грэм рассказывал Каре о свинцовых колоколах, о снах, доведших до безумия его отца, о странной смерти матери – однажды утром все ее тело, с ног до головы оказалось покрыто ломкой зеленой порослью с мелкими белыми цветами. Она была еще жива, когда они с отцом пришли в ее спальню. Отчего-то четче всего Грэму запомнились ее глаза, смотревшие сквозь поросль – большие, темные, полные усталой покорности. Отец позвал Апреля, приказал увести Грэма, но он все никак не мог сдвинуться с места, всё стоял и смотрел в эти глаза, пока Апрель не взял его на руки и не унес.
Грэм рассказывал обо всем этом так, будто встретил старого друга и никак не мог выговориться. Захарию это удивляло, Греем никогда ни с кем не откровенничал. Но Кара стала исключением. Ее волшебное лицо плыло у левого плеча, золотые глаза смотрели на юношу с таким вниманием, что не оставалось сомнений – она лучший слушатель.
* * *
Выйдя на балкон, Апрель вдохнул наполненный разнотравьем теплый вечерний воздух. Вдали виднелись ровные лоскутки полей с черными точками работяг, покидавших поле лишь с наступлением сумерек. По мощеным грубой каменной кладкой дорогам неторопливо плелись запряженные в телеги каргоны, – их крупные голые морды с торчащими, как рюмки глазами, сонно покачивались в такт шагам.
– Тиха и благостна вечерняя Альхена, – прошептал Апрель, с неприязнью глядя на эти картины.
Он думал, было, пойти попить вина с остальными демонами, но вспомнил недавнее винопитие, где вынужден был сдерживаться, чтобы не выложить разом все, что он думает об этом пресном собрании. Слушая их пространные, ни к чему не ведущие беседы, планы, которые они не собирались осуществлять, Апрель пришел к окончательному выводу, что демоны выродились. Эти напыщенные субъекты с отяжелевшими от еды лицами и тусклыми от вина глазами были кем угодно, только не демонами. Они были альхенцами. Единственный, кто мог представлять интерес для Апреля, был демон отшельник, живший на берегу океана. Поговаривали, что он бессмертен и помнит Землю так, будто был на ней вчера. Выяснить место его обитания не составило труда для первого Сенатора.
* * *
– Чем дальше мы идем, тем меньше смысла я вижу в нашем предприятии, – сказал Захария, останавливаясь у очередного древесного скелета. – Посудите сами, мы ищем не что-то конкретное, а нечто абстрактное – душу колоколов. Кара, ты знаешь, что такое колокола?
– Нет.
– Правильно, никто на Альхене не знает, что это такое, потому что здесь не делают колоколов. Мы о них знаем только понаслышке, Грэм видел их только во сне. Не кажется ли вам, что все это глупость?
– Эта глупость свела с ума моего отца и теперь делает со мной тоже самое, – отрезал Грэм. – Ты можешь вернуться, недалеко еще ушли.
Захария замолчал.
– Кажется, кто-то идет, – Кара взлетела выше, освещая панораму. – Смотрите, какой-то человек.
Едва переставляя ноги, прямо на них плелся старик в лохмотьях. Глубокие морщины избороздили его желтое лицо, борода и волосы висели серыми клочьями, белые глаза неподвижно смотрели в пространство. Когда на его лицо попали отблески огня Кары, глаза вдруг ожили, воспаленные веки часто-часто заморгали, он с трудом разомкнул губы, будто сделал это впервые за много лет и что-то произнес треснувшим голосом.
Ознакомительная версия.
