– У вас есть королева? – недоверчиво спросил Мэйнс.
– Не на борту этого корабля. Одна была у Малони на «Макбете», и, пока мы не разлетелись в разные стороны, на «Отелло» регулярно доставляли яйца.
– Целый конвейер, – заметила Лидер.
– Нужно рассчитать время, – сказал Дуранте. – Как далеко отсюда доки?
– Смотря в какой вы причалили.
– Тот, что с долбаным открытым шлюзом! – выпалила Хари и шагнула к кораблерожденным, сжимая в руке боевой нож. – Не верю я тебе. Никому не верю!
– Тогда ты глупа, – сказала Сара.
– Слушайте, нам надо быстрее дойти до дока, – начал было Мэйнс, но тут поступило сообщение с корабля. Точнее, громкий отчаянный крик, который резко оборвался, после чего послышался звук, как будто что-то раздирают. И шипение.
– Бекович! – заговорил Дуранте. – Что происходит?
– Кто-то пробрался на борт! – крикнула Бекович. – Что-то в…
Слова поглотили звуки выстрелов. Все они прекрасно понимали, к чему может привести перестрелка в ограниченном пространстве корабля вроде «Наварро». Мэйнсу стало не по себе. Потом они услышали уже хорошо знакомый им визг ксеноморфа.
– Лейтенант, их двое. Я иду…
Вслед за этим последовал глухой удар. Кто-то зацарапал металл. Потом бессвязное бормотание, пара проклятий и снова визг. Затем их едва не оглушил взрыв. Человеческий крик, который быстро затих. Наступила тишина.
– Декомпрессия, – сказала Хари и покачала головой. – Кто-то взорвал плазменную гранату.
– Бекович! – крикнул Дуранте.
Когда Мэйнс посмотрел на него, командир отвел взгляд. На какое-то мгновение он показался ниже ростом и не таким массивным, как обычно. Горе сокрушило его и заставило съежиться. Но он быстро выпрямился, расправил плечи и осмотрел всех.
– Хари, Лидер – охраняйте дверь. Моран, проверь, есть ли здесь другие выходы.
– Эдди, – раздался сухой голос.
Мэйнс задержал дыхание. Это был компьютер «Наварро».
– Спайк? – обратился к компьютеру Дуранте.
– Эдди, ситуация на борту не выглядит слишком обнадеживающей.
– Докладывай.
– Все члены экипажа мертвы. В хаосе сражения взорвалась плазменная граната и произошла сильная декомпрессия. На борту три ксеноморфа, также мертвые. Похоже, они расплавились изнутри. Их кровь повсюду, она разъедает стены. Я ничего не могу поделать.
– Спайк, ты можешь завести корабль в док, откуда вы недавно взлетели?
– Я ничего не могу поделать, – повторил Спайк. – Система контроля серьезно повреждена. Узлы передачи разбиты, кислота… повредила ядро искажения… и…
Редко когда в голосе компьютера слышались эмоции, настолько приближенные к человеческим. Казалось, будто Спайк очень сильно напуган, и он напомнил Мэйнсу Фродо, его бортовой компьютер на корабле «Вол», когда тот до последнего поддерживал связь, прежде чем взорваться.
– Стабилизаторы ядра разрушаются. «Наварро» на грани выхода из искажения.
Все они прекрасно понимали, что это означает. Если корабль выйдет из искажения без контроля, его разорвет на миллиарды кусочков.
– Ты точно не можешь сесть в док? – спросил Дуранте. – Нужно попытаться.
Несколько секунд, показавшихся вечностью, Спайк молчал. Потом сказал:
– О нет.
Потом снова наступила тишина. «Наварро» превратился в пыль.
Морпехи и двое оставшихся в живых Кораблерожденных стояли в полном молчании.
– Ну что же, Джонни, – подвела итог Лидер. – Похоже, мы снова застряли на территории врага без корабля.
– Это уже становится привычкой, – сказал Мэйнс.
– Обычно нас спасают.
– Только что погибли наши товарищи! – взъярилась Хари и двинулась в сторону Лидер, но Дуранте ее удержал.
– Извини, – сказала Лидер. – Мне искренне жаль.
Космическая станция «Ад»
2692 год н. э., ноябрь
– Пора преодолеть ненависть, – сказала Иветта Танн. – Ситуация такова, что вся наша былая вражда кажется мелочной.
– Я понимаю, – сказал Цзянго.
Он устал, был огорчен и боялся.
– Просто хотелось бы, чтобы никто из них не прилетал сюда.
Иветта с нежностью дотронулась до его лица. Они всегда часто обнимались и утешали друг друга прикосновениями, особенно после смерти сына. Иногда Танну казалось, что они таким образом удостоверяются в том, что любимый человек до сих пор находится рядом.
Сейчас они сидели в «Бэйли» – в одном из баров в центральном отсеке станции. На самом деле это было заведение, охватывающее пять этажей, с тремя барами на каждом, со своей пивоварней, несколькими ресторанами, голографическим кинотеатром, казино и четырьмя танцевальными площадками. Как обычно, они зашли в бар на четвертом этаже, самый тихий из всех. Но и сюда проникали звуки музыки снизу, а пол вибрировал в такт ритмичной музыке. «Бэйли» был открыт всегда, круглые сутки напролет. Закрывался он только на один день в году на генеральную уборку, но в остальное время на быструю уборку закрывались лишь отдельные этажи, а остальные продолжали работу.
Клиентура заведения отражала широкий спектр населения «Ада» и его гостей. Были здесь и завсегдатаи, были и те, кто посещал станцию случайно, раз в жизни. На вывеске у входа в бар красовалась надпись: «Мы обслуживаем всех, от пиратов до Папы», и хотя это заявление не было ничем обоснованно, особенно по поводу Папы, в него хотелось верить. Некоторые проводили в «Бэйли» почти всю свою жизнь. Многие из них и заканчивали ее тут, а некоторые даже умудрились быть зачатыми. Это было одно из любимых мест Цзянго во всей Сфере Людей.
Сегодня в баре царил возбужденный гул. На станции яутжа! Посетители пересказывали нелепые басни, что-то объясняли друг другу, возбужденно размахивая руками, делились мнениями. Доходило даже до драк. Вести о вторжении яутжа уже достигли станции. На ней проживало несколько человек, потерявших знакомых и близких в стычках с чужаками, но большинство, скорее, проявляло любопытство, нежели испытывало страх. Всем хотелось поскорее узнать, что же на самом деле означает появление на их станции Хашори.
Большинство резидентов знало Цзянго Танна как одного из членов Совета, и ему уже не раз пришлось отваживать от себя наиболее назойливых любопытных.
– В полдень будет сделано сообщение, – говорил он всем.
Теперь до полудня оставалось пять минут, и каждый голографический экран в «Бэйли» был настроен на основной канал Совета. Танн отклонил сделанное ему предложение выступить. Мысли его беспокойно скакали и без того, чтобы волноваться по поводу публичного выступления.
