Ознакомительная версия.
Или и эти утверждения не стоит принимать за абсолютную истину?
И вновь он задал себе тот же вопрос: могут ли эфэсбэшники воспроизводить изменения, которые Краз внес в какой-либо человекофайл? То есть распространять эти изменения на других людей. Хотя зачем им это?
«Господи, чем я гружу мозги? — подумал Дмитрий. — Докуривай-ка, мил человек, — и за работу!»
Но уничтожить сигарету до самого фильтра, как он делал обычно, Зимину не удалось. Из прихожей донесся звонок телефона, и он, выбросив довольно приличный еще окурок, поспешил туда.
— Дмитрий Алексеевич? — раздался в трубке молодой незнакомый женский голос.
— Да, он самый, — ответил Зимин, невольно насторожившись.
Ему представилась некая юная особа почему-то в военной форме и с аббревиатурой «ФСБ» на погонах.
— Здравствуйте. Это из издательства, из бухгалтерии.
— Татьяна Викторовна? — неуверенно спросил Зимин.
— Нет, я здесь человек новый. Меня зовут Оля. Но звоню вам по поручению Татьяны Викторовны, она сейчас очень занята.
— Оля… Очень приятно, — расслабился Зимин. — Здравствуйте. Я весь внимание, Оля.
Он устроился на табурете возле полочки с телефоном и, поглядывая на себя в зеркало шкафа-купе, слушал то, что говорит ему новая работница бухгалтерии-кормилицы.
Дело было не сложным, но срочным. В издательстве готовились к финансовой проверке, ворошили документацию, — и обнаружили, что на двух-трех договорах и актах приема-передачи нет подписи Зимина. А потому его просили быстренько приехать и подписать неподписанное.
В том, что дело обстоит именно так, Дмитрий усомнился, но оставил свои сомнения при себе. Вернее, он даже не усомнился, а точно знал, что все нужные бумаги в свое время аккуратно подписывал — в таких делах он был щепетильным. Дело тут, вероятнее всего, было в другом: кое-какие бумаги бухгалтерия показывать проверяющим не желала и срочно заменяла их другими, в которых фигурировали несколько иные суммы оплаты за оказанные услуги. То есть за его, Зимина, переводы. И наверное, не только его, но и других переводчиков и «удаленных редакторов». Что ж, в каждой избушке свои погремушки. Упираться и вставать в позу Дмитрий не собирался. Негоже было бы плевать в кормящую руку.
— Сейчас я подъеду, Оля, — заверил Зимин невидимую собеседницу, даже радуясь возможности отвлечься от работы и навязчивых мыслей. — На маршрутку — и прямиком к вам.
— Ждем, Дмитрий Алексеевич. Мы сегодня без обеденного перерыва.
Зимин положил трубку и еще немного посидел в прихожей, соображая, что же надеть. И решил, не мудрствуя лукаво, облачиться в ту же клетчатую рубашку и джинсы. Домашний образ жизни давно отучил его от костюмов и галстуков.
Выключив экран монитора, он надел тонкую серую футболку и сунул руку в рукав джинсовой рубашки. И замер. А потом, как собака, начал тыкаться носом в рубашку, обнюхивая плотную ткань. От нее как будто исходил еле уловимый запах, и это не был запах стирального порошка, пота, дезодоранта или табачного дыма. Его нельзя было классифицировать как приятный или неприятный; он был просто незнакомым.
Но и такое определение не удовлетворило Дмитрия, превратившегося в сплошной гоголевский нос майора Ковалева. Запах как раз был знакомым, только забылся. Запах, как ему все больше и больше представлялось, был связан с пребыванием по соседству с «летающей тарелкой». Или внутри.
Не было никакой «тарелки», а была некая иллюзия, навеянная Коллективным Разумом?
Теперь объяснения Осипова не казались Дмитрию такими уж убедительными.
«Марсианский бензин?»
Он хотел усмехнуться, но усмешка не получилась. Запах действительно присутствовал, он не был выдумкой ума.
«Да перестань, — тут же сказал себе Зимин. — Это именно выдумка ума. Попытка воссоздать ситуацию, о которой ни черта не помнишь. Даже не воссоздать, а нафантазировать. В качестве компенсации…»
Он еще раз принюхался к рукаву — и отдернул голову, словно кто-то крикнул ему прямо в ухо. Ему вдруг представился глаз — большой, черный, овальный, похожий на сливу, совершенно нечеловеческий глаз. Один. Глаз смотрел прямо в лицо Зимину, и не было там ни угрозы, ни любопытства, ни удивления, ни дружелюбия, ни печали. А было там что-то другое, нечто, не поддающееся определению.
Глаз мелькнул — и пропал.
Дмитрий так и продолжал стоять в полунадетой рубашке, словно, вспомнив детство, играл сам с собой в «замри-отомри». И лишь спустя несколько секунд ожил и, загнав все мысли в угол, завершил процедуру собственного облачения.
Из квартиры он вышел, как заводной механизм типа гофмановской куклы Олимпии. Таким же автоматом спустился во двор и дошагал до остановки. А когда подкатила к тротуару глазастая желтая «ГАЗель» с черными шашечками на боку, он, кажется, понял, что было в том антрацитовом оке, которое привиделось ему. Нет, не привиделось — вспомнилось.
Благодарность.
Кажется, именно благодарность.
Хотя разве можно такое определить в нечеловеческом взгляде? А Зимин был уверен не то что на все сто, а на весь миллион, что существо, смотревшее на него, не было человеком.
Уплывали назад многоэтажные здания, заслонявшие небо, тянулись газоны с поблекшей за лето травой, неустанно сопровождало маршрутку дорожное ограждение и мигали светофоры, пока еще справляясь с потоками транспорта. Зимин сидел, рассеянно глядя в пыльное окно, и думал о том, какие же изменения внесли в его файл. Они еще не проявились, но проявятся. И что-то давало о себе знать уже сейчас. Неожиданные вспышки решительности, абсолютно ему не свойственные… Это что, меняется само его естество, сама натура? А он просил? Кого хотят из него сотворить? Терминатора? Повелителя? Героя Галактики? А на кой это ему надо — быть героем Галактики? Уж если на то пошло, лучше бы обаяния прибавили, сделали королем охмурежа. Хотя, по большому счету, и в этом он не нуждался. Не позволяй никому прилепляться к тебе, и сам ни к кому не прилепляйся, — чтобы потом не было больно… Он это уже кушал — и до сих пор животом мается… Хотя одинокому — грустно…
Зимин дернул плечом и повернул голову к салону. Почти все сиденья были уже заняты. Маршрутка, разогнавшись, вписывалась в поворот, и впереди сиял зеленый кругляш светофора.
Дальнейшие события показались Дмитрию и очень медленными — и очень короткими, словно время решило позабавиться, то растягивая, то сжимая мгновения, как ему заблагорассудится. Сидевший через проход, впереди Зимина, коротко остриженный парень с крепким затылком начал вставать и вдруг посмотрел назад, скользнув взглядом по лицу Зимина. Подбородок у него был квадратным, а глаза колючими и внимательными. Рядом с парнем зашевелился еще один, отворачиваясь от окна, тоже плотный, как боксер, с едва не лопающейся на могучих плечах футболке. Зимин еще ничего не успел понять, когда внутри у него вдруг словно взвыла тревожная сирена. Такого ощущения он никогда прежде не испытывал! Чувство близкой опасности пронзило его с головы до пят, и он мгновенно покрылся испариной. Парень продолжал подниматься во весь рост, будто в замедленной съемке, — так казалось Дмитрию, — левой рукой придерживаясь за спинку кресла перед собой. Правая его рука была у бедра, и в этой руке Зимин не увидел даже, а почувствовал иглу. Шприц, наполненный соком анчара. Сосед парня продолжал сидеть на месте, но Зимин понял, что эти двое — заодно. Напарники. Коллеги по работе. По службе. По спецслужбе.
Ознакомительная версия.
