— Мия, Розита, давайте остановимся на том, что вы — мои сестры. Вы красивые, и я вас… Очень хочу! — Вздох. — Но не хочу утонуть в этом безумии. Понимаете? А это будет безумие, наши отношения. Ежедневное, ежечасное безумие! Или мы напарники, или любовники — третьего не дано! — отрезал я.
Роза опустила голову, закусив губы. Но на лице ее читалось облегчение.
— Ты что скажешь, малышка? — поднял я подбородок обнимаемой девушки.
Та фыркнула.
— А обнимать сестер ТАК, — повела она плечом, на котором покоилась моя рука, — можно?
— Таких, как вы — можно! — потрепал я ее волосы. Кажется, определились и с ее ролью. Если она была «младшенькой» только для Розиты, то теперь, с моей подачи, станет таковою для всех. И это здорово — иметь младшую «неразумную» сестренку!
— Ну что прощаешь?
— Куда ж я денусь! — расплылась в улыбке моя новоиспеченная «младшенькая сестренка». Справа от меня с огромным облегчением выдохнула Кассандра.
Я отпустил девушку, она тут же по-детски отползла за спину сестры.
— А ты? Ты прощаешь? — повернулся я к восточной красавице.
Та тоже кивнула, не поднимая глаз. Есть, и этот рубеж прошли. С Маркизой мы поговорим позже, наедине, более обстоятельно. Когда мы вдвоем, она всегда более разговорчива, чем в чьем-либо присутствии. И тогда уже окончательно расставим все точки.
— Но это ведь не все, Хуан, да? — язвительно бросила наша комвзвода, поднялась, и, нервно кусая губы, принялась мерить шагами спальную каюты. — Мы можем «поехать дальше». Можем «принять чужую правду», точнее, возможность ее наличия. Но дело с мертвой точки не сдвинется. Неправда ли?
Я молчал, пытаясь прочувствовать, что именно творится у нее внутри.
— И в следующий раз ты точно так же будешь стрелять в меня и Мию, когда мы попытаемся тебя арестовать. Не понимаю тебя, что мы решили? До чего договорились?
— Ты сделала все правильно, Патрисия, — улыбнулся я ей. Мягко, насколько мог.
— Я не просила называть меня Патрисией! — вспылила итальянка, но это был лишь повод выпустить эмоции.
— А я буду тебя так называть! — крикнул я в ответ и выдавил победный оскал. — Хотя бы среди своих. Как и ее — Гюльзар, — кивнул на сидящую на дальней кровати Маркизу. — Не знаю, девочки, от какого прошлого вы прячетесь, но здесь, во взводе, все маски будут сорваны, а стены разрушены. ВСЕ стены! — вновь повысил голос. — Всегда! И если кто-то не хочет этого — предлагаю высказаться. После чего, скорее всего, расстаться. Стен между своими быть не должно; если они есть — то никакие мы не «свои»!
Вот так. Жестко, четко, по делу. И чтобы все поняли, я — член взвода, и участвую в создании внутренних связывающих традиций наравне со всеми. И даже ставлю условия.
Обе напарницы, объекты наезда, отвернулись. Кассандра сложила руки на груди оперлась о дверцу встроенного в стену шкафа. Задумалась. Да ладно, девочка, до потери власти тебе еще ой-как далеко, а до этого момента мы обязательно станем друзьями. Ты же чувствуешь это.
Чувствовала. И убедившись, я перешел в наступление, решая самую серьезную из накопившихся в наших отношениях проблем.
— Прости, Патрисия, — продолжил я почти шепотом, без эмоций. — Я должен извиниться перед тобой. Я взвалил на тебя эту грязь — метание между приказом и совестью. Мне жаль.
Кассандра молчала. Ободренный, я продолжил.
— Ты выполняла приказ, но суть приказа — нарушение единства взвода, твоей семьи. Ты могла бы сказать себе: «Он вел себя как плохой мальчик, мы обязаны были сделать это». Но понимаешь, что я в чем-то был прав. И обвинив меня, автоматически признаешь, что вы вновь лишали меня возможности выбора. Как там, в сто шестнадцатой, — кивок на Гюльзар. — Это ты чувствуешь, Патрисия? Это не дает тебе покоя?
Итальянка молчала.
— Это все из-за меня. Я подвел тебя к этой черте, и мне жаль. Поверь. Просто прости меня, и все-таки давай именно «проедем», будем жить дальше, словно этого не было. Ты была права, я не прав, и это не должно стоять между нами.
— Не получится, — покачала она головой. — Не получится «проехать», я уже сказала. А что будет в следующий раз? А вдруг они прикажут стрелять в тебя на поражение?
— Но ты признаешь, что без меня девочек могли расстрелять? Там, в ТОЙ реальности?
Она кивнула. Да, это был единственный фактор, который мешал примирению. Не признавай это она, моя выходка теряла бы всякий смысл, я превращался бы для нее в обычного хулигана — выпендрежника.
— Я просто не мог иначе, — вырвалось у меня. — И это не повторится.
— Где гарантия, что не повторится? — выдавила она злобный оскал. — Откуда ты можешь гарантировать такое?
— Оттуда, что я планировал делать все так, чтобы никто не пострадал, — парировал я. — Просто Мия попала под маховик, только и всего. Арестуй вы меня — я сказал бы вам «спасибо».
— Сказал бы, Патрисия! — закричал я. Девчонки вздрогнули, вжимая головы в плечи. — Так и есть! Потому, что в той ситуации ТЫ была права! Ты, а не я! Ты выполняла приказ, исполняла долг! А долг выше чести, выше наших внутривзводных условностей!
Глубоко вздохнул, сбрасывая накал в голосе.
— Ты поступила правильно. Единственно верно. Ты должна, обязана была исполнить приказ, нравится тебе это или не нравится. И благодаря тебе, только тебе, вы с девчонками всего лишь под замком и без оружия. Заупрямься ты — и вас вышвырнули бы в народное хозяйство, всех пятерых, как ненадежных, плевав, какие отношения нас связывают. Мне бы ничего не было, для Паулы это не смертельно, а вас бы просто вышвырнули.
— А теперь не вышвырнут? — скривилась она.
— Теперь — нет. Вы лояльны, и лояльность эта выше нашего единства. Это тест, Патрисия, который вы прошли. Помурыжат, естественно, отказ Гюльзар так просто не спишешь, но всё успокоится.
— А почему бы не вышвырнуть ее одну? — Итальянка кивнула на дальнюю кровать.
Я пожал плечами.
— Она слишком хороший снайпер. Нет, что-нибудь придумают, будут наблюдать, но оставят. А Паула вообще неподсудна — родственница королевы.
— Так что ты спасла взвод, — подытожил я, добавив в голос максимум теплоты. — Когда я, пусть и невольно, пытался его развалить. И я повторяю, я прошу у тебя прощения. Прости…
Встал, подошел к ней. Обнял.
— Ты — настоящий командир. Думаешь обо всех. А я…
Она прижалась к моей груди, улыбнулась. И, кажется, только после этой фразы начала успокаиваться по-настоящему.
— Ты и правда так считаешь?
Я кивнул.
— Хуан, сейчас это был только тест, для всех нас. Но может настать день, когда тесты кончатся. Например, когда королева Фрейя прикажет арестовать тебя. Всерьез. Мне и девчонкам. Что тогда?
