Наброски состояли из записей вперемешку на русском и киорийском и представляли собой такой микс, что вряд ли в нем кто-то разберется. К некоторым пометкам вели сноски с вариантами перевода, а на мониторе светилось окно со словарем на киорийском.
— Я очень рада, что ты направила свои силы в творчество. Ты полна энергии…
Многозначительная пауза заставила Сашу покраснеть. Волна жара прокатилась по телу от макушки до пят, а в животе скрутилась приятным спазмом. Ей стыдно было даже вспоминать, что ей снилось прошлой ночью, а уж что она делала перед сном…
По крайней мере, один плюс от эксперимента и практики был однозначным — она поняла, что не причинит себе вреда. Никогда. И после, перед самым сном всегда чувствовала себя в безопасности. Спокойной. Цельной, будто, наконец, нашла то, что искала. И кто бы мог подумать, что сексуальное удовлетворение приносит такой подъем сил и энергии? Теперь она лучше понимала других альм, а еще перестала смущаться при их разговорах и чувствовать себя лишней. Ведь теперь… Теперь она их понимала. И…
— Что-то не так? — мягкий голос Филис отвлек от мыслей.
Саша тряхнула головой, отгоняя неприятный внутренний голосок.
— Нет, все в порядке.
— Ты уверена?
Этот проницательный взгляд, проникающий в самую душу. Разве можно от него хоть что-то скрыть?
Александра вздохнула и попыталась сформулировать то, что не давало покоя:
— Я… Ты знаешь, я так долго терпела… Мужа, его отношение, боль… Я забыла об удовольствии. О том, что близость может быть желанной и приятной. Я считала, что проблема во мне. Что я испорчена или больна, что… Виновата. Хоть и не знаю, в чем именно… Теперь, когда я… чувствую все иначе… Я… Мне… — грудь сдавило от невозможности высказать словами то, что творилось внутри. Жгло, будто каленым железом. Распирало. Разъедало. — Я потеряла столько времени… И потратила его впустую! На человека, который никогда меня не любил. А я… — она покачала головой и обхватила себя руками за плечи. — Я очень благодарна тебе и другим. И очень стараюсь радоваться переменам, всему, что со мной происходит, но…
Горло перехватило.
— Ты злишься, — спокойно констатировала жрица.
— Да!
Одно слово будто выпустило пар из котла, который кипел внутри. Дышать стало легче, но жжение никуда не делось. Как и гнев…
— Расскажи, что ты чувствуешь.
— Я не уверена…
— Не подбирай слова. Говори. Не старайся объяснить, просто чувствуй. Не бывает правильных и неправильных эмоций. Значение имеет лишь их выражение.
Выражение… Саша закрыла глаза, вдохнула поглубже. Выдохнула. Снова вдохнула и заговорила:
— Влад… Он… Я его ненавижу. Раньше я думала, что просто боюсь. Его или других мужчин. Но сейчас… Я так зла. Он… Он сознательно делал мне больно. И… Ему нравилось. Сейчас я понимаю, что ему нравилось! Понимаешь? Он получал удовольствие, когда я страдала! А я… Я позволяла ему. Растоптать себя. Унизить. Насиловать. Но он… Он почти убил меня морально. Постоянно подрывал самооценку. И даже лишил меня возможности получать удовольствие! Я… так зла.
Она закрыла лицо руками, пытаясь справиться с дрожью, охватившей все тело.
— Пойдем со мной, — вдруг сказала Филис.
Саша обернулась, жрица протянула ей руку ладонью вверх, и девушка молча вложила в нее свою. А потом пошла за ней по коридорам Храма. Они остановились лишь в странном зале. Простором, с полом и стенами, укрытыми странным пружинящим покрытием, с манекенами, выстроенными в ряд. И ярким освещением, ударившим по глазам. Первое помещение в Храме, где окна заменили искусственным светом.
Жрица подвела ее к одному из манекенов и что-то нажала у него на спине. Он ожил. Шевельнул руками и ногами, чуть повернул голову, становясь настолько похожим на человека, что можно и перепутать, если смотреть издалека. Черты лица поплыли, неуловимо меняясь и складываясь в нечто знакомое. Волосы стали черными.
Саша отшатнулась, испытав мгновенный шок узнавания.
— Как ты? Откуда?
— У него средне-типированное лицо, а твой разум достраивает все остальное, — невозмутимо пояснила киорийка. — Но ты можешь использовать его, чтобы выместить все, что хотела бы адресовать бывшему мужу.
— Я… не могу…
Александра покачала головой и отступила еще на шаг. Гнев куда-то улетучился. Взять и просто так ударить, пусть даже манекен, представлялось чем-то нереальным.
— Можешь, — неожиданно жестко произнесла Филис, отступая в сторону и продолжая смотреть на нее. В глазах ее появилось презрение. — Должна. Вспомни, как он называл тебя. Бездарность? Глупая курица? Ты ни на что не годна!
— Прекрати! — Саша зажала уши руками. Ее бросило в пот. А по телу пробежали мурашки. — Не надо!
— А что ты мне сделаешь? Ты же сама даже на развод подать не смогла. Где бы ты была, если бы не твоя подруга?
— Хватит!
— Ты ничего не сделала сама! — слова, сказанные ровным, жестким тоном били как удары хлыста. — Сидела и ждала, когда тебя спасут! Глупая, бесполезная дура! Даже рот открыть не в состоянии! Что ты вообще можешь?!
Реальность начала расплываться. В голове вместо знакомого голоса Филис, звучал Влад. Его обвинения в суде. Его издевательская ухмылка. Его запах одеколона ударил в ноздри. Девушку затрясло.
— Замолчи!!!
Она оторвала руки от головы и бросилась на манекен…
Глава 43
…— Ненавижу! Ненавижу тебя!
Руки заболели после первого же удара. Манекен вздрогнул. Чуть повернулся, будто пытаясь увернуться. Но Саша не остановилась. Отскочила назад и пнула в бедро.
— Как ты мог?!
Толкнула в грудь. Показалось, что на лице мелькнула знакомая усмешка.
— Ты изуродовал мою жизнь! Меня!
Она схватила его за плечи и ударила коленом в пах. Затем в живот. Кулаком в грудь. В голову. Куда могла попасть. Манекен не отвечал. Только молча принимал ее ярость и вздрагивал. А еще постепенно откатывался назад, пока не уперся в стену.
Саша откинула со лба прилипшие волосы. Замерла, тяжело дыша и пытаясь прийти в себя. Внутри все горело огнем. Грудь буквально разрывало.
— Ты никогда меня не любил! Никого не любил кроме себя!
Она снова ударила в грудь. И еще. И снова. Била до тех пор, пока силы не кончились, а руки не онемели. Тогда она рухнула на колени, запрокинула голову к потолку и закричала. Завыла. От боли. От бессилия. От злости. Звук ушел в стены и пол. А потом родился снова. Он шел откуда-то из глубины. Из самого нутра, о котором сама Александра не имела представления. Она обхватила себя руками, боясь, что рассыплется на кусочки. И закричала снова. Задрожала. Закрыла глаза и замерла, сотрясаясь от рыданий. Опрокинулась на бок, легла, подтянув колени к груди. Лицо стало мокрым. На губах появился привкус соли. Картинка перед глазами расплывалась. Внутренности скрутило узлом, а легкие горели. Сил совсем не осталось.
Она не услышала шагов, но почувствовала, как на плечи легли теплые, сильные руки. Ее голову приподняли и уложили на мягкую ткань. Влажные от пота волосы убрали от лица. Тонкие пальцы запутались в прядях, разбирая их одна к одной.
— Ты специально, да? — голос походил на хриплое карканье. Горло болело. Не стоило кричать. Но она же дура, куда ей думать о последствиях?
— Прости, мне пришлось, — Филис гладила ее по голове как ребенка, и тепло ее рук успокаивало. А еще голос. Снова спокойный и ровный. — Гной нужно убирать из раны. Насилие разъедает и рождает еще большее насилие. Всегда.
— Спасибо… — прошептала Саша непослушными губами, чувствуя странное опустошение и оцепенение. — Я… на тебя тоже злюсь. Но не так. Я понимаю…
— Боль и злость — обычные последствия насилия. Если их сдерживать, будут только накапливаться. Ты можешь кричать. Бить стены или манекен. Заниматься физическими нагрузками. Подойдет любой способ, кроме тех, что вредят другим. И тебе…
— Мне кажется, я бы его убила…
Слезы катились по щекам бесконечным потоком. Рыдания стихли, она больше не дрожала, но вот слезы… Они не прекращались.
