Ознакомительная версия.
Свернув в свой дворик, она увидела сидевшего в саду Фаиза.
Одна нога у него заканчивалась ярко-голубым стручком размером с сапог – в нем уже начинала отрастать недостающая ступня. Вторую он вытянул вдоль лавки. А рядом с ним развалился Джеймс Холден.
Словно почувствовав ее взгляд, Холден поднял голову и помахал рукой. Он стал старше и в то же время вовсе не изменился. Элви уставилась на скамью, всем весом навалившись на трость. Гель в бедре как будто раскалился. Страшно было подумать, что придется еще часами стоять и расхаживать по лабораториям Кортасара.
Пока она подходила, Холден с Фаизом успели перекинуться парой слов, после чего Холден решительно отошел. Когда Элви оказалась рядом с мужем, Джеймс уже скрылся за изгородью.
Фаиз подвинул здоровую ногу, уступил место. У него под глазами повисли темные мешки, но улыбка осталась такой же насмешливой и едкой, как в день их знакомства. И как в день их свадьбы. И как в день, когда они чуть не погибли в сбитой террористами посадочной капсуле.
– Я тут подумала, что вроде как неправильно я живу, – заявила Элви.
– Это чувство мне знакомо, – отозвался он. – Но, когда я вижу тебя, все вроде как налаживается. Пусть даже остальные обращаются со мной так, будто я в прошлой инкарнации убил жреца.
Она взяла его руку, переплела пальцы со своими. Будущее стало выглядеть чуть-чуть светлее.
– Очень интересный разговор у меня случился, – заметил Фаиз.
– Могу сказать то же самое о себе, – отозвалась она. – Но мой из секретных, поэтому начинай-ка ты первым.
– Ну, он до жути осторожно выбирает слова. Но, по-моему, наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортасар замышляет убийство.
Глава 27. Тереза
Все стало иначе. Она пыталась притворяться, что все идет как раньше. Что отец просто заболел, как болеют иногда обычные отцы. Она просыпалась утром и видела рядом Ондатру, она шла через сад и через здание – как всегда ходила. И все обращались с ней по-прежнему, кроме Илича, который знал правду.
Насколько она понимала, все были уверены, что отец с головой ушел в консультации с лучшими умами империи относительно произошедшего с «Тайфуном». Все в него верили. Ведь он и был Лаконией. Терезе казалось, что охранники, мимо которых она проходила, подтягиваются чуть сильнее, чем раньше. Что повара в столовой оставляют ей лучшие блюда. Не потому, что она это заслужила. А потому, что в ней видели что-то самое близкое к нему и старались принести свои дары и жертвы. Они были напуганы тем, что видели. Она тоже. Но у них оставалась утешительная сказка, в которой все хорошо, а у нее – нет.
Для нее самым близким был Илич, а он теперь проводил с ней куда меньше времени, чем раньше. Когда же приходил к ней, все уроки сводились к новым правилам. Никому не говорить о верховном консуле. Не выказывать страха. Не покидать территории.
Она пробовала смотреть любимые фильмы и новостные каналы, но они не удерживали внимания. Она пыталась читать любимые книги, но слова выскальзывали из памяти. Она бегала дистанцию до окружной стены на полной скорости и столько раз, сколько могла выдержать, вытесняя все чувства и мысли болью и изнеможением. Это было ближе всего к покою.
А днем и ранним вечером она сидела с отцом. Он позволял Келли мыть и одевать себя, так что к ее приходу всегда выглядел опрятным и аккуратным. Она садилась рядом за его стол и на его дисплее доказывала простенькие математические теоремы или гоняла схемы древних сражений. Иногда он гладил воздух рядом с ее головой, словно что-то там видел.
Она поймала себя на том, что вглядывается в него. Пялится во все глаза. Щеки его были шершавыми от угревых шрамов. Волосы немного поредели на висках. Кожа на подбородке с возрастом одрябла. И еще кое-что было. Перламутровое сияние, то светившееся сквозь кожу, то почти исчезавшее. Темнота в глазах, похожая на грозовую тучу.
Чем больше она всматривалась, тем меньше он походил на ее отца – на великого человека, который шагами бога мерил вселенную и ее жизнь, – и тем больше казался… кем-то иным. Хуже всего бывало, когда он выглядел грустным. Или испуганным. На ее плач он никак не отзывался.
Илич делал все, что мог.
– Прости, что стал не так доступен, с тех пор как… ну, с тех пор.
Они сидели у фонтана, где он объяснял ей закон Архимеда. Что лодочка тяжелее воды может плавать, если она пустая внутри. Тереза смотрела на бурлящую воду и думала, что теперь и она, наверное, могла бы плавать.
– Ничего, – сказала она. – Я понимаю.
Кожа у него стала пепельной. Глаза слезились от усталости и напряжения. А улыбка была прежней. Раньше Тереза видела в этой улыбке знак, что полковник ее не боится. Теперь она просто казалась заученной.
– От этого не легче, – сказал он, – но некоторые твои нынешние чувства обычны. Рано или поздно их испытывает каждый, убеждаясь, что его родители – всего лишь люди. Что эти мифические фигуры тоже преодолевают трудности и действуют наугад. Делают, что могут, не зная наверняка, что надо делать.
В груди у Терезы стало горячо – первое тепло, которое она ощутила за эти дни.
– Мой отец – правитель человечества, – сказала она.
Илич хмыкнул. Раньше он так не хмыкал или она только сейчас заметила?
– Да, это кое-что меняет. Но мне хотелось, чтобы ты не чувствовала себя одинокой.
«А тебе не приходило в голову не делать меня одинокой? – промолчала она. – Или достаточно просто не чувствовать?»
– Я понимаю, что носить такую тайну тяжело, – продолжал он. – Мы пошли на это только потому, что твой отец и ты так важны.
– Понимаю, – сказала она, воображая, как топит его в фонтане. – Я справлюсь.
В эту ночь она не спала. Гнев нахлынул так неожиданно, словно она заразилась от Эльзы Син. Стоило опустить голову на подушку, закрыть глаза, и она принималась орать на Илича. Или на Кортасара. Или на Джеймса Холдена. На отца. На Мьюриэль. На бога. Стоило самую малость забыться, как она приходила в себя со стиснутыми до боли зубами. «Серьезно? Я таких сердитых, как ты, не видал, Кроха», – сказал в памяти Тимоти. Сейчас она чувствовала, что он прав.
После полуночи Тереза сдалась. Ондатра дважды стукнула хвостом по полу.
– Какого черта ты так радуешься? – огрызнулась на нее Тереза.
Ондатра бросила вилять хвостом, озабоченно подняла седые собачьи брови. Тереза включила какой-то из государственных каналов и понаблюдала, как профессиональные уста Лаконии издают успокоительные звуки. «Ремонт релейных станций при вратах уже идет, так что восстановление связи – вопрос недель. Вскоре после этого возобновится нормальное движение между мирами. До тех пор определять, какие корабли наиболее важны для жизни империи, и одобрять их переход в каждом отдельном случае будет верховный консул. Трагедия в пространстве колец, унесшая столько жизней верных Лаконии граждан, по мнению научного директората, не должна повториться». Ложь, полуправда, натяжки и откровенные выдумки.
Гнев боролся в ее душе с горем, а за ними, вырастая выше неба, стояло чувство, что ее подло предали, хотя она не знала, кого обвинить в предательстве.
Ондатра озабоченно фыркнула. Тереза оскалила зубы в улыбке.
– Мне не разрешают говорить правду. Мне не разрешают ничего чувствовать. Мне не разрешают покидать территорию, – обратилась она к собаке. – Ничего мне нельзя. А знаешь почему? Потому что я такая важная особа.
Поднявшись с кровати, она тихо подошла к окну, открыла. Ондатра боязливо отвернулась.
– Ну, – спросила Тереза, – ты идешь или нет?
* * *
Она впервые выбиралась за территорию ночью. В темноте все казалось больше. Рои крошечных букашек ползали по земле, загораясь мерцающими полосами там, где она проходила, как будто от ее ступней разбегалась сухая рябь. В голых ветвях шуршал холодный ветер. Вдали кто-то кричал певучим голосом флейты. Ему отозвались два других голоса, дальше отсюда. Ветер нес запахи острого перца и ванили. Илич однажды объяснял ей, что химия Лаконии настолько отличается от той, в какой эволюционировали люди, что органы обоняния, не в силах в ней разобраться, изобретают запахи, которых на самом деле нет. Однако Тереза здесь выросла, и ей они казались самыми обыкновенными.
Ознакомительная версия.
