— Верно, она должна быть уже на месте, — прошептала Сабина.
— Хотите сейчас пойти домой?
— Ах, нет… нет! Я не хочу возвращаться домой. Только не сейчас, не сегодня. Я не могу видеть…
Она не договорила. Лицо женщины выражало панический ужас, губы беззвучно шевелились.
— Ну что ж, подождем на вокзале, — успокоил ее Жорж. — Отсюда до вашего дома недалеко. Господин Лангр скоро заберет вас отсюда.
И он машинально прибавил:
— Все мы немного нервные этой ночью.
Они провели в ожидании около четверти часа, бездумно разглядывая хаотичную пляску пылинок в полосе фонарного света и стайку назойливых воробьев, снующих под ногами. Наконец, оба решили покинуть душное помещение. Мейраль осторожно поднял на руки девочку, которая почти засыпала от усталости. Сабина еще крепче прижала к груди младенца, и они вышли на улицу.
Ожидание их было сравнительно недолгим. Каких–нибудь пять минут спустя, показался профессор в сопровождении горничной. Руки старика дрожали. Улыбаясь, он всякий раз забавно морщил лоб, что придавало его сияющему от радости лицу неуверенное и даже немного трагическое выражение. Волнение и забота особенно ощущались в его отношении к внукам, будущее которых внушало ученому живейшее опасение.
— Дорогая моя, я сделаю все, что ты пожелаешь, — обратился он, наконец, к дочери. — Может быть, ты хочешь вернуться к мужу?
Последовали все те же жалобные возражения, которые раньше пришлось выслушать Жоржу:
— Нет, нет… не сейчас… возможно, уже никогда.
И Сабина добавила внезапно изменившимся, слегка приглушенным голосом:
— Я боролась, отец, боролась изо всех сил. Я всегда была такой покорной, терпеливо сносила все его издевательства. Но я так больше не могу, не могу!
— Дитя мое, я вовсе не принуждаю тебя с ним встречаться. Никогда этого не будет! — обещал встревоженный отец.
Чуть в стороне на перекрестке начиналась потасовка, причем без каких–либо определенных причин, как и все происшествия последнего времени. Две шайки беснующихся подростков, исступленно вопя, казалось, готовы были разорвать друг друга в клочья. К тому же, неподалеку слонялись какие–то весьма подозрительные субъекты. Необходимо было как можно скорее убираться отсюда. Мысль эта разом пришла в голову всем, кто еще мог держать себя в руках, и в ком сохранялась хотя бы доля здравого смысла. Многие из свидетелей драки пытались забраться в ожидавшую ученых машину. «Я не омнибус! » — гневно кричал шофер, выпихивая чересчур назойливых клиентов.
— Вы смелый человек, — обратился к нему Мейраль. — Будьте уверены, вы помогаете хорошим людям.
Заметив молодую женщину с детьми, водитель снисходительно расплылся в улыбке и, ударив себя кулаком в грудь заявил:
— Мне всегда говорили, что у меня доброе сердце!
Автомобиль гнал по пустынным улицам. Вначале навстречу попадались лишь одинокие прохожие, поливавшие машину грубой бранью. Большинство горожан не решились в этот вечер покинуть свои дома. Почти все окна были освещены. Изредка вдоль дороги возникали группы заводских рабочих, уходивших в ночную смену. Однако двигались они необычно быстро и всегда в одном направлении. Откуда–то доносились невнятные выкрики. Вскоре стало ясно, что все кричат одно и то же: повысить рабочему населению Парижа заработную плату. Впереди на мостовой образовалась толпа. Загородив машине проезд, народ скандировал в единодушном порыве:
— Прибавки! Прибавки!
Каждую минуту из переулков прибывали новые лица, толпа становилась все плотнее, и таксист вынужден был остановиться.
— Ты что, собрался давить трудовой люд? — заорал какой–то жутковатый косоглазый тип, уткнувшись в лобовое стекло и стуча кулаком по капоту.
— Да я тружусь не меньше твоего! — взорвался таксист. — К тому же, я член профсоюза!
— Ну–ка вышвыривай тогда своих буржуев и давай с нами на митинг!
— Это не буржуи. Это отличные ребята… здесь еще женщина с двумя крохами…
Но рабочий словно с цепи сорвался. Он с бранью схватился за ручку и рванул ее с такой силой, что, казалось, она отлетит сейчас вместе с дверцей. Тут водитель резко надавил на газ, и, перескочив через бордюр, автомобиль помчался дальше прямо по тротуару, ловко лавируя между пешеходами.
Митингующие оставались уже метрах в тридцати сзади, как вновь послышались устрашающие выкрики, на этот раз со стороны вокзала Монпарнас:
— Смерть! Смерть!
Тотчас же, подобно волнам морского прилива, донеслись едва уловимые звуки песни: Великая ночь наступает Последняя ночь для господ!
— Черт возьми, — хмыкнул шофер, — так и есть! Вот она долгожданная «красная» ночь!
Теперь он вел машину очень медленно, аккуратно, стараясь не задеть протестующих. Неожиданно, охваченный все–общим энтузиазмом, он подхватил напев. Слова, вырывавшиеся из его груди, походили на глухое рычание:
Последний палач в земле сгниет.
Восстань, французский народ,
Впредь нищеты не будет:
Красная ночь настает!
Бесчисленные массы народа текли в сторону вокзала. Шесть дежурных аэропланов кружили в воздухе над толпой, высвечивая прожекторами отдельные группы манифестантов.
Лангр и Мейраль, бледные от страха, переглянулись:
— Это что, революция? — растерянно произнес профессор.
— Пока лишь эпизод. Но, возможно, волна протестов докатится вскоре и до предместий, а там… один Бог знает, что нас ждет, — прошептал Мейраль.
Внезапно песня зазвучала менее слаженно, затем совсем прекратилась. В толпе раздался ропот, движение замедлилось. Послышались редкие выстрелы, вскоре превратившиеся в пулеметную стрельбу.
— Легавые! Смерть легавым! Убийцы… содрать с них шкуру!
Наряды полиции тщетно пытались сдержать народ, хлынувший из узких подворотен на улицах Вожирар, Шерш–Миди и Севр. Плотная цепь черных мундиров и блестящих щитов извивалась из стороны в сторону, как огромный удав. Началась сильная давка. Оттесненные к стенам домов мгновенно были затоптаны людским потоком. Отовсюду доносились проклятия и жалобные стоны раненых и умирающих. Отвратительная картина предстала перед глазами ученых: размозженные дубинками и булыжниками головы, окровавленные лица, распростертые на мостовой тела, испещренные следами тяжелых каблуков. Бешенство нападавших не знало границ. Какой–то высокий худощавый человек, размахивая куском пунцового полотнища, заправлял целой ватагой протестующих, которые, взявшись за руки, стремились захватить полицейских в кольцо. Несколько полицейских было уже убито, а со стороны проспекта Дюмэн продолжал нарастать гул, и вливались все новые воинственные толпы рабочих. Словно порыв ветра, с разных сторон летели угрозы в адрес чиновников и олигархов, слышался свист и треск костей.
