По крайней мере, Леонид Аркадьевич не делал для себя исключений.
— Артур, пойдем на балкон чаю попьем, — сказал император.
Не то, чтобы арктический холод, но тон прохладный. На балкон, видимо, для усиления впечатления. Весна же еще! На мраморной балюстраде — капли росы. И слегка видно дыхание. А я в одной рубашке. Не бежать же за курткой, оттого что Хазаровский позвал на балкон. Не могу же я заставить ждать императора.
Леонид Аркадьевич в костюме. Ему тепло.
От чая поднимается пар.
— Думаю, ты знаешь, о чем будет разговор, — говорит император.
— Да.
— Я слушаю.
— Где-то в веках с фамилией «Кривин» случилась мутация, и из нее выпала буква «д», — начинаю я, грея руки о чашку чая.
— Угу! — улыбается Хазаровский. — Значит, относительно вашего романа с Мариной это неправда?
— Правда, — говорю я.
— Вот зачем нужна независимая пресса! Откуда еще узнаешь об отношениях своих детей?
— А то, что вы высылаете меня из Империи именно поэтому, правда? — перехожу я в наступление, хотя холод пробирает до костей, лишая желания атаковать.
Куртку бы! Или в теплую гостиную. Я тоскливо посматриваю на ярко освещенную балконную дверь и окно. Там осталась Маринка.
— Нет, — говорит Хазаровский. — Это неправда. Также как про кокаин.
— Я знаю. Я…
— Защитил мою честь, — усмехается он. — И лишил меня морального права подать на него в суд.
— Марина сказала, что вы не собирались этого делать.
— Ну, почему бы и нет? Действительно, пресса не должна превращаться в клоаку. Не хочется, конечно, тратить время на подобную мышиную возню, но этим бы занялись адвокаты.
— Извините, если я был неправ. Не сдержался.
— Ладно, я понимаю твои чувства. Хотя иногда очень полезно сдерживаться.
— Постараюсь.
— Кстати, в одном господин бывший Кривдин безусловно прав. Ты действительно несовершеннолетний, находишься под моей опекой, и я не имею права подвергать твою жизнь опасности. Все-таки другой мир, со своими правилами.
— На Анкапистане совершеннолетие в пятнадцать лет, — заметил я.
— Мы же не на Анкапистане.
— В моем возрасте отец уже командовал кораблем, а через три года — всем тессианским повстанческим флотом!
— Лучше бы он этого не делал.
Я молчу, наконец, отпиваю чай, уже почти остывший.
— Я воспринимал тебя как взрослого, — продолжает он. — Взросление очень индивидуально.
— Я сдам экзамены и, если пройду, поеду, — сказал я. — Что бы там ни говорили.
— Хорошо, — сказал император. — Артур, а ты не простудишься? Пойдем в дом!
Мне хотелось расхохотаться. Я чуть не прыснул со смеху.
— Ничего, ничего, государь.
Мы встали, он положил мне руку на плечо и тихонько подтолкнул к балконной двери.
— Отец передавал вам уверения в своей преданности, — сказал я.
— Спасибо, от Анри Вальдо это очень ценно. «Историю» я получил. Буду изучать.
Интервью
Через несколько дней Леонид Аркадьевич дал интервью общенациональному порталу «Кратос–1». Точнее лично госпоже Ромеевой Юлии Львовне, оппозиционной журналистке в эпоху Страдина да и сейчас известной крайне либеральными взглядами и полным презрением к авторитетам.
Как император решился отдаться на милость этой рыжей фурии, для меня загадка. Для нее, видимо, тоже. Она с этого и начала.
Леонид Аркадьевич вошел в студию и непринужденно опустился в кресло.
— Добрый день, Леонид Аркадьевич, — сказал фурия с плотоядной улыбкой.
Еще бы! Конечно, Леонид Аркадьевич! Слово «государь», думаю, и после референдума будет застревать у нее в горле, а сейчас-то вообще без шансов.
— Добрый день, Юлия Львовна, — улыбнулся император.
— Леонид Аркадьевич, почему вы согласились нас посетить? Мне говорили коллеги, что вы отказали в интервью нескольким журналистам, причем куда менее бесцеремонным.
— Вы очень самокритичны, Юлия Львовна. Однако мне придется начать с комплимента. Люди, о которых вы говорили, не вызывают у меня доверия. Они льстили Страдину, когда тот был императором. А значит лгали. Теперь будут лгать мне? Их лесть мне не нужна, как и их согласованные вопросы. Я вполне в состоянии ответить на несогласованные. У нас с вами несколько разные взгляды, но не фатально разные, так что я думаю, мы как минимум поймем друг друга. А главное вы никогда не давали повода упрекнуть вас в нечестности. Ошибки у вас были, но я не помню явной лжи. Так что, если у вас для меня набор жестких и бесцеремонных вопросов — задавайте. Постараюсь ответить.
— Хорошо. Начнем. Как вы оцениваете работу Александра Нагорного на посту генерального прокурора?
— Это что жесткий вопрос? Да вы мне подыгрываете! Я очень высоко оцениваю деятельность Александра Анатольевича. У нас с ним разные взгляды, боюсь, что даже более, чем с вами. И поэтому я был очень рад, когда он согласился работать в моей команде. У нас же всегда коррупция воспринималась как некое природное явление, с которым бороться бесполезно: ветер, снег, дождь, зима, сезон ураганов. Но я-то знаю, что на моей планете… не на Тессе, где я родился, не на Кратосе, который в любом случае родина для всех нас, я имею в виду Дарт, которым я управлял. На Дарте три солнца. Одно настоящее и два отражателя. Было трудно их спроектировать, построить, вывести на орбиту. Но смогли, и планета стала пригодной для жизни. А значит бороться и побеждать можно даже вселенский холод, можно болота осушить, и на вечной мерзлоте построить города. А тут всего лишь воровство. Просто никто всерьез с этим не боролся. А мы будем.
Знаете, в девятнадцатом веке на Старой Земле в Индии были сообщества разбойников и убийц: дакоиты и тхаги. Это была национальная традиция, уходившая корнями в тысячелетия, никто и не думал, что придет время и им настанет конец, никто не пытался с ними справиться, и сотни тысяч людей, индусов и иностранцев гибли от их рук. Но нашлись британцы, которые всерьез взялись за дело, и система была уничтожена за несколько лет. Конечно, остались в индии и убийцы, и разбойники, но это были отдельные случае насилия — не система.
Вы, конечно, можете возразить, что намерения британцев были не вполне чисты: они защищали опиумные деньги. Но для меня главный вывод: систему, точнее антисистему, даже самую традиционную уничтожить возможно.
— Из пойманных тхагов 500 человек повесили, а несколько тысяч приговорили к пожизненной каторге, — проявила эрудицию Ромеева.
— У них не было Психологических Центров, — улыбнулся император. — Слава богу, наука с тех пор ушла далеко вперед. Я не считаю, что, если человек неподкупен, он обязательно должен устраивать народу 93-й год.
— Уже устроили. Центры переполнены.
— Преувеличиваете, Юлия Львовна. Ни капли крови не пролилось.
— Ну, я фигурально.
— Что же касается переполненности Центров — эта проблема существует. Мы обсуждали с Евгением Львовичем Ройтманом пути решения. Теперь последнее слово за психологами: сроки, о которых они просят в своих заключениях, гораздо меньше тех, что раньше назначали суды. А чтобы нам не удариться в другую крайность, сомнительные заключения со слишком маленькими сроками будем перепроверять.
— Но это не решает проблемы. Люди стоят в очереди на помещение в Центр.
— Пусть постоят. Если быть совсем точным, они не стоят, а сидят под домашним арестом. Для нашей пенитенциарной системы это не очень обременительно, контроль компьютерный и дистанционный, для них — тоже, работать им никто не запрещает. Здесь конечно возникает проблема справедливости. Получается, что за одни и те же преступления мы наказываем по-разному. Тот, кто не сразу попадает в Центр, а сначала ждет под домашним арестом, получает больше неприятных ощущений. Но это лучше, чем оставить их грехи без последствий. С другой стороны, те, кто признают вину и подписывают согласие на психокоррекцию, не ждут, а сразу едут в Центр. Это позволяет избежать суда, позора. Кстати я очень рад, что это, наконец, воспринимается как позор, а не несчастный случай. А люди, которые сокращают нам работу, должны иметь некоторые преференции.
