гремела посудой. Вскоре позвала обедать. После манной каши на воде, молочного супа, в котором нужно было найти три вермишелины, вареного хека со слипшимися макаронами и прочей экзотики больничной столовой, настоящий борщ и домашние котлеты с пюрешкой зашли на «ура». А большая кружка ароматного чая просто низвергла в нирвану. Глядя на мою осоловевшую физиономию, мама предложила поспать. Возражать не стал.
Через пару часов поднялся бодрый, отдохнувший, внутренне готовый к разговору и с мыслью, что пора заканчивать этот лягушачий образ жизни из мультфильма «Дюймовочка»: «Поели, теперь можно и поспать. Поспали, теперь можно и поесть». Но мама решила разговор отложить. Сказала сегодня отдыхать, завтра ей кровь из носу надо быть на работе, очередные бухгалтерские затыки, а вот на выходных и в местный медпункт документы отнесем, и поговорим. Согласился.
В своей комнате порылся в учебниках, а то меня в больнице немного спрашивали про память. Конкретно, помню ли я на каком уроке я отключился и что в этот момент отвечал. Уверенно соврал, что это была математика, а отвечал простые арифметические действия с простыми дробями, справедливо полагая, что проверять в школу вряд ли поедут. Тут самое главное — уверенность в голосе.
Открыв последнюю исписанную страницу тетрадки для домашнего задания по математике крякнул от досады. Хорошо, что в больнице проверять не стали. Пока мы проходили большие числа, перевод тонн в килограммы и так далее. Дробями, даже десятичными, еще и не пахло. Штирлиц был на грани провала.
Осмотрелся, на шкафу, под разным хламом, заметил торчащий гриф гитары. Подвинул стул, достал. Как же, как же. Помню. Загорелся идеей научится играть. Записался… Вот что здесь работало — не помню. Для музыкальной школы вроде мелковато поселение. Может кружок какой? Даже, вот, инструмент купили. Семиструнный, что характерно. Запала мне хватило на месяц. Я пришел на гитаре играть учится, а меня давай всяким нотными грамотами пичкать. Это что вообще такое? Улыбнувшись, я взял несколько аккордов. Однако! Навыки аранжировщиков из будущего усвоились и перенеслись. Но вот ручонки разрабатывать надо. Да, надо.
Также сверху достал большую коробку из-под телевизора, уже догадываясь, что там находится. Заглянул внутрь. Так и есть. Очередной мой детский бзик. Коробка наполовину была заполнена клееными пластиковыми моделями техники. Любил я это дело. Первое место в моем сердце занимала авиация. По второму проехала гусеницами бронетехника. Ну и на третьем покачивался на волнах ВМФ. Причем, мне был интересен сам процесс сборки модели. Наклейка переводных знаков. Покраска не интересовала. После сборки я резко терял интерес к поделке, она еще могла постоять пару недель в комнате, но потом неизменно отправлялась в эту коробку — предмет зависти и вожделения соседского мальчишки, живущего на третьем этаже. Странный мальчик, на два года младше меня, что для школьников, обычно, означает пропасть и между такими возрастными группами дружба просто невозможна. А этот зануда всё лип. Сверстники с ним не игрались, что ли? Младший ребенок нашей директрисы, между прочим, директора школы, в смысле. А старшая у нее, начал я припоминать, еще и моя одноклассница. Как же ее звали? Кажись, Лена. Да, точно, Лена. Сейчас выглядит как серая мышка и в это время как девочка мое внимание не привлекала. Случайно встретил ее позже, когда нам было уже по шестнадцать. Был поражен. Ее природная красота полностью раскрылась к тому возрасту. Вот уж воистину сказка про гадкого утенка.
По молчаливому согласию, темы о предстоящем разговоре с мамой старались избегать. Поужинали, посмотрели программу «Время», после чего я ушел в свою комнату перечитывать «Обитаемый остров» Стругацких, отказавшись от совместного просмотра «Обыкновенного чуда». При этом в сто первый раз ответив, что самочувствие у меня замечательное, нигде ничего не болит, не колет и не стреляет.
С утра мама ушла на работу, оставив мелочь и бидон, и наказав сходить за хлебом и молоком. С нашего окна прекрасно было видно, как тоненькие ручейки школьников разных возрастов и полов стекаясь сначала в ручейки, потом в речушку, затем в полноводную, бурную реку, вливаются в двери образовательного учреждения. Вон стайка мальчишек украдкой курит за углом какой-то будки из красного кирпича. Вон кого-то не пускают в школу. Сменку, наверное, забыл. Вот поток почтительно расступился, пропуская учителя. Мимо дома, по направлению к школе, на второй космической несутся опоздавшие. А мне — кайф, у меня от больницы освобождение. Еще и с местным доком можно договорится, чтобы продлил. И я пошел уже с начала новой недели. А то больничные семь дней в пятницу заканчиваются.
Дождавшись окончания паломничества и, вроде увидев пару знакомых лиц, не стал затягивать с продуктами и, засунув ноги в резиновые сапоги, самая ходовая обувь в наших палестинах, отправился в магазин. Был небольшой затык перед выходом с поиском пакета, по не напомнил себе, что в этом времени пакеты, особенно с красочными принтами, являются чуть ли не предметами роскоши, а не ежедневными средствами доставки. Сумки и авоськи — наше всё.
Магазин в колхозе был один, так что не промахнешься. Свежий хлеб еще не успели разобрать и я стал счастливым обладателем батона и «кирпича» черного. В самом колхозе были коровники, так что свой магазин молочными и кисломолочными продуктами он обеспечивал всегда, насколько я помню. Помимо стандартных «треугольников» и бутылок, молоко продавалось на розлив, масло и сметана — на вес. Из кисломолочных даже ряженка, помимо кефира была. В остальном ассортимент меня, привыкшего к магазинам современным, честно говоря не радовал.
Мясная продукция была представлена очень бедно. Кости неизвестного животного, хотя ценник утверждал, что это говядина. Курицы не было. Колбасные изделия были, но скудненько. Присутствовали сыры, на удивление несколько видов, замороженный хек, кстати, Ночке надо взять, рыбные консервы, сгущенка, соки в трехлитровых банках, включая мой любимый — березовый. Там же стояли знакомые всем с детства лимонады, тархуны и байкалы. В хлебобулочном довольно большой выбор плюшек, ватрушек и кексов, помимо самого хлеба. В овощном ассортимент довольно бедный. Ну это понятно — весна. Самое фиговое — без возможности выбора. Что тебе насыпал продавец, то и изволь покупать. И пофиг что из пяти килограмм картошки ты половину выбросишь. Различные крупы и макароны имелись. А! Ну и серые комочки советских пельменей на развес.
Пока, задумавшись, шел домой, сработала мышечная память тела и я успел сгрызть чуть ли не половину кирпича черного хлеба. Тьфу,
