Ознакомительная версия.
— Но Дари…
— Он мне не сын. Он вообще не человек, — Кэлос искоса глянул на меня. — Не обманывайся внешней привычностью нашего мира, Петр. На моем столе стоит музыкальный центр. Если закрыть глаза, то поверишь, что играет живой оркестр. Вот только внутри — пустота.
— Дари…
— То же самое. Фантом. Суррогат. Игрушка для обуянных ностальгией людей. Он будет вечным ребенком. И никогда не станет человеком.
Меня будто ударили.
Куда я пришел… у кого пытаюсь найти помощь и сострадание…
Какой же я идиот…
— Мы немножко играем в науку — хотя все наши открытия давно забыты в иных мирах. Мы боремся за сохранение дикой природы… которая не погибнет, даже если мы будем очень стараться. Мы сохраняем семьи и не замечаем, что соседской девчонке уже полстолетия — шесть лет. Мы спрятались от мира, Петр. Нас страшит альтернатива, нам ненавистны изменения. И мы сплавляемся по рекам на плотах, жжем костры в лесах и охотимся на дичь, чихаем от простуды и занимаемся физкультурой. И очень, очень боимся умереть, Петр! Потому что никто не знает, куда его вынесут Врата! Никто не знает, чего он хочет на самом деле!
Кэлос рывком склонился надо мной, тихо спросил:
— Эй, Петр, а ты не видишь огонь? Мне снятся страшные сны, дорогой кузен с планеты Земля! Мне снится тот город, на дне плазменного океана, снятся марионетки, что бродят по улицам, ссорятся, смеются, играют с детьми… Ты не видишь огня, кузен? Тебя не опаляет пламя? Может быть, мы уже все мертвы, Петр? А это, все это — фикция! Сухой кокон, из которого давным-давно вылупилась бабочка, сброшенная змеиная кожа, что лишь в тени примешь за живое существо… И мой несуществующий сын, которого я учу разводить костер с одной спички, с которым распеваю веселые песни, шагая под дождем… может быть, только Дари и живет, а рядом с ним куклы — кукла-папа, кукла-мама…
Глаза у него были безумные, черные от боли. Щеку сводило нервным тиком.
— Ты видишь огонь, Петр?
— Я вижу труса!
Тьма в его глазах стала таять.
— Почему, Петр? Кто ты такой, чтобы говорить мне о трусости? Ты горел со своим кораблем? Ты знаешь, как рвется сердце, когда его касается пуля? Ты знаешь, как оно рвется, когда теряешь своего ребенка? Ты видел миры, неподвластные не то что твоей силе — твоему пониманию? Что ты совершил, чтобы говорить мне о трусости?
— Я иду вперед.
Он стоял слишком близко, чтобы можно было подняться из кресла. Я отпихнул Кэлоса, вскочил.
— Я иду вперед, мой добрый старший брат! Я смотрю на ваши миры — и не отвожу глаз от огня! Если мне не хочется стать пламенем — я не бегу за водой! Если я могу сесть в машину — не пойду пешком, если захочу прогуляться — не стану разбивать машину! Я сам был куклой, милый кузен! Великолепной, послушной, прилежной куклой. Да, я не вел корабли сквозь фотосферу звезд! Я их всего лишь сажал на шоссе, тормозя в автобус с помидорами. Но знаешь, тоже было страшно! И никого я не терял в жизни, не было у меня ни любимой, ни родителей, ни детей! Вот только себя самого… два раза. Однажды на Земле — когда занял чужое место. Потом на Родине — когда влез в чужое тело. Знаешь, себя терять — тоже больно. Начинаешь жить по-другому… за себя, и за того парня. Я не хочу беды Геометрам. Я не хочу беды Земле. И вашего рая не хочу, уж что-то в нем слишком пахнет серой!
— Тебе уже не уйти из Тени, Петр. Она в тебе.
— Пусть. Но я — не в ней!
Кэлос покачал головой. Не злость сквозила в его взгляде — зависть.
— И я был таким, Петр. Когда мы создавали Альянс… когда плетью приучали к свободе миры, что и без того были свободны… Иди во Врата, Петр. Найди мир, который захочет вас защитить. И жди… жди, пока Тень придет на твою Землю.
— Мы сами к вам придем, — пообещал я.
Кэлос устало кивнул.
— Ты очень славный парень. Я вижу в тебе — себя. Не сердись, если я чем-то тебя обидел. Честное слово — не хотел.
Моя злость куда-то схлынула — и осталась одна лишь тоска.
— Я благодарен тебе. Кэлос, только один вопрос…
— Я не знаю ответа. И не хочу знать.
У него опять задергалось лицо.
— Ты все-таки читаешь мысли?
— Четыреста лет — достаточный срок, чтобы все вопросы успели повториться.
— Я все же спрошу… Дари — он обречен быть марионеткой?
— Я не знаю ответа. И не хочу знать.
— Кэлос, тот огонь… он все же сжег тебя.
Он кивнул.
— Да. Может быть — начисто. И весь я теперь — пепел. Не касайся замков из пепла, Петр. Они могут быть очень красивы, но в них нельзя жить.
— Спасибо за совет. Когда я сгорю в этом огне — то вспомню тебя. И за гостеприимство — спасибо. Я ухожу, Кэлос. У меня очень мало времени. Два-три дня… потом Земле конец. Надо спешить.
Я развернулся и пошел к двери. Кэлос громко вздохнул, но я не обернулся. Открыл дверь, увидел Дари, сидящего верхом на перилах. Нет, кажется, он не подслушивал. А то не стал бы так улыбаться. Послушный мальчик… почти как я в детстве.
— Не упади, — сказал я.
— Петр… — Кэлос окликнул меня громче, чем это было нужно. — Петр, постой… Три дня… ты не успеешь.
Его лицо оставалось спокойным. Но хоть за этот взгляд — спасибо…
— Поверь, я знаю общества, подобные Хрустальному Альянсу. А тебе нужны именно такие союзники. Петр, тебе помогут, не сомневайся. Но это потребует времени. Месяцы, может быть, недели. Три дня, чтобы получить помощь — это нереально. Жесткая социальная структура способна обратить свои ресурсы на помощь чужому миру. Не ради выгоды, ради идеи. Но время принятия решения окажется слишком велико для тебя.
— Земля не проживет неделю… — прошептал я. — Кэлос, Конклав тоже — жесткая структура. Но он не станет колебаться…
— Петр, мне очень жаль. Ты должен попробовать. Рискни. Иди напролом. В конце концов, найди и угони корабль, способный в одиночку защитить твой мир! Но не жди чуда.
— Сколько шансов, что я успею?
— Нуль.
Я не мог больше смотреть ему в глаза. Кэлос и впрямь жалел меня. Не хочу жалости…
Я посмотрел на Дари.
Вот так, мальчик. Ты не понимаешь, и никогда не поймешь, что ты ненастоящий. Тебе не вырасти, не отправиться на поиски приключений, разрывая сердце слишком уж человечным родителям. Почему же у тебя в глазах такая же жалость, как у Кэлоса? Как ты можешь понимать чужую боль, зачем тебя научили страдать? Куклам не нужна душа, мальчик. Куклам нужен лишь задорный румянец, хороший аппетит и умение говорить «мама-папа»…
— Петр, у тебя беда? — спросил Дари.
Я кивнул.
— Твою планету хотят убить?
Верно. Именно убить. Со всем хорошим и плохим, что на ней есть. А я даже не смогу умереть вместе с ней, Дари… я теперь стану скитаться, словно Вечный Жид, и не знаю, за что мне эта боль, да и кому дано это знать…
Ознакомительная версия.
