Нулик лукаво глянул на него.
— И в самом деле, — сказал он. — Сейчас в фантастике наступили интересные времена. Роман — плодится, рассказ — вымирает. Что поделать, Дима, — рынок! Надо честно сказать, рассказом сегодня сыт не будешь. Кроме того, рассказ — достаточно жесткий жанр. Он писателю ошибок не прощает. Рассказ кончается там, где кончается мысль. Ну и читатель. У нас сегодня он особенный, воспитанный на «мыльных операх» и сериалах. Это раньше читателю нужна была пища для размышлений, сейчас ему чаще нужна жвачка.
— Так ты считаешь, что рынок для писателя вреден, он писателя развращает, приучает его писать длинные вещи, в которых мысль не главное?
— Не знаю, — с сомнением сказал Нулик и тычком затушил сигарету в пепельнице. — Одно меня успокаивает — рынок всеяден. Наступит время, когда он удовлетворит большинство и вспомнит о меньшинстве. Например, о любителе рассказов, которому тоже хочется читать.
— Думаешь, такое время наступит? — удивился Баскунчак.
— Уже наступает. — И Нулик подмигнул журналисту. — В «ПСТ» третий сборник моих рассказов выходит. И альманах «Фантастика» уже по три выпуска в год выходить стал.
— И последний вопрос, — с облегчением сказал Баскунчак. — Традиционный. Над чем ты работаешь сейчас?
И тут же пожалел о своем вопросе.
— Над помидорами на даче! — злобно сказал писатель.
Закончив очередную повесть, Нулик находился в простое, который почему-то считал внезапно подступившей творческой импотенцией. В таком состоянии он становился до желчи раздражительным и потенциально опасным для собеседника.
Даже на близких людей бросался от бессилия. Но Баскунчак об этом, к сожалению, не знал.
Заметив испуг собеседника, Нулик тоскливо сказал:
— Не пишется… Вроде бы все есть, столько деталей интересных нашел, идеологическая борьба проктологов с гинекологами, один только мужик, подрабатывающий гиеной, чего стоит, а вот не ложится текст. Ума не приложу, исписался я, что ли?
Подобное состояние Нулика было Баскунчаку привычным.
— Не понимаю, — сказал журналист и выключил диктофон. — Откуда взялась грязь?
Углубленный в печальные размышления о собственном литературном будущем Нулик недоуменно вскинул бородку.
— Какая грязь? — вскинул он брови. — Ты о чем?
— Да все о том же, — сказал Дмитрий. — Если все это были голографические изображения, то откуда взялась грязь? Я ведь вернулся в номер весь в грязи, час стирал да отмывался.
— А я откуда знаю? — с некоторой агрессивностью откликнулся Нулик. — Спроси Былицкого.
— Я бы спросил. — Баскунчак встал, отошел к выходу на балкон, взял с подоконника забытые сигареты и закурил. — Только ведь ты говоришь, что он человек богатый. А к богатому сейчас просто так не подойдешь, не возьмешь его за пуговицу — ты, мол, милый друг, объясни, что тут у тебя и для чего. У него же охрана, да и искать мне его некогда, завтра уже уезжать надо. У вас в аэропорту с билетами хорошо?
— Конечно, — благостно покивал Нулик. — Цены на самолет куда дороже, чем на поезд. Да и опасны наши воздушные лайнеры, поездом, как говорится, сутки, а самолетом — в рай. Поэтому народ больше поездами ездит, здоровье бережет.
Он снова углубился в газету.
— Грамотно сделано, — сказал он. — Вполне профессионально, это я тебе как бывший газетчик говорю. Смотри, тут еще один фельетончик есть!
Он подошел к журналисту и сунул ему газету. В фельетоне в ехидной форме рассказывалось о деятельности лаборатории генетики фирмы «Волга-Единорог». В продукции фирмы работники перерабатывающего комбината в очередной партии коров обнаружили чудовищную скотину, напоминающую видом тихоокеанского краба. «Чем нас накормят творцы в следующий раз? — ехидно спрашивал журналист. — Гигантскими летучими мышами? Коврами-самолетами с планеты Ружена? Пора бы положить конец безответственным экспериментам волжских сорвиголов».
— Грамотно сделано, — повторил Нулик. — Даже интересно. Ты вот новости моды почитай!
Баскунчак почитал.
«Грядущий сезон не несет особых сенсаций.
Мамическое решение силуэта по-прежнему довлеет над папическим. Вместе с тем тригонометрические мотивы постепенно уступают место орнитофлорическим, сдержанновакхическим.
А для молодых стройных женщин — даже квазиэкзистенциалистским. Брунсы вытесняются академками, комбирузы — комбианами, шлюмы — пилоэтами, дюральки — феритками, а кальций — магнием. В повседневной носке никогда не надоедают кенгуру естественных цветов, а на выход рекомендуем наборы люмпексов.
Модны чистые насыщенные цвета: ранний селеновый, тускарора, кутящей гамбы, ноктилюка, протуберанцевый, гематоксилинэозин».
— Бред, — чистосердечно сказал Баскунчак.
— Не скажи, — хитро прищурился Нулик. — Приходит время, и слова меняют свои понятия. Знаешь, что в девятнадцатом веке означало слово «пилотаж»? В жизни не догадаешься! Искусство забивания свай! А знаешь, что хохлы в то время обозначали словом «банда»? Публичный дом! Меняются понятия, это он верно уловил.
— Кто? — неохотно спросил Дмитрий.
— Да Былицкий! — с жаром сказал Нулик.
— А по-моему, я все это где-то раньше читал, — с сомнением подумал вслух Баскунчак.
Он посмотрел вниз.
Солдатики на плацу продолжали маршировать, к столкнувшимся автбмашинам присоединился милицейский «опель», участники столкновения спорили уже так, что их крики долетали до шестого этажа.
— Женя, — сказал Баскунчак, — у тебя время есть? Я хотел набросать у тебя текст интервью, чтобы ты, значит, сразу ознакомился и дал добро. Если чего, мы в него правки внесем, чтобы потом вопросов не возникало.
Нулик озабоченно посмотрел на часы.
— До двух часов у меня время есть, — сказал он. — Управимся?
К двум часам они не только перечитали текст интервью, но и внесли в него некоторые правки. Как это часто бывает, умная мысля пришла опосля, но была она настолько умная, что не вставить ее в интервью было просто невозможно.
Потом, как водится, немного посидели, поговорили о знакомых, о том, что их общий знакомый питерский писатель Андрей Боголюбов уже с четвертым издательством судится, и тенденции просматриваются нехорошие. Оба согласились на том, что Боголюбов все-таки прав, что зачастую издатели со своими авторами поступают не так, как того авторы заслуживают, а так, как авторы позволяют с собой поступать. Потом поговорили о писателе Логинове, который в очередной раз обрушился на многострадального графа Толстого, разоблачая его безграмотность и литературную беспомощность. Нулик оживился и тут же с ехидными интонациями в голосе процитировал свое стихотворение, которое было посвящено именно этому писателю:
