Следующий день он провел в колонии, надеясь найти какие-нибудь сведения о матери, некогда живущей здесь, и о ее любовнике, но вскоре пришло время возвращаться в Чаролон. Его внимания требовали Рэнд и школа Голубой Гряды. Он не мог позволить себе так долго впустую тратить время.
Он запахнулся в куртку, думая, что напрасно не взял теплый костюм. Будь у него сила, она помогла бы согреться. Его дыхание превращалось в туман и быстро рассеивалось в холодном воздухе. Он спешил к дому Гонри, уже ощущая его тепло, но вдруг остановился – его внимание привлекло одно из строений.
Это был не единственный дом на улице, но стоял на отшибе, у подножия ближайшего пика, и если взглянуть на него на рассвете, он показался бы таким, каким видела его Треза – одиноким, гордым. Возвышающимся над другими домами.
Позади послышался хруст гравия. Тяжело дыша, к Палатону приблизилась Бака. Она чуть не пыхтела от напряжения.
– Узнаешь? – спросила она.
– Я видел его в музее.
– Мы называем его Огненным домом, – пояснила чоя, не глядя на Палатона и даже не замечая, что тот едва не подпрыгнул на месте.
– Что?
– О, она была невероятно талантлива, эта чоя. Она изобразила его на фоне рассветного солнца, и казалось, что дом поднимается из пламени, охваченный золотисто-розовым светом, – Бака закашлялась и плотнее обхватила свое тощее тело руками. – Встаньте пораньше и взгляните на него еще раз – вы тоже поймете, что это талант. Она обладала редкими способностями. Мы рады думать, что даже краткого пребывания с нами ей хватило, чтобы найти свой путь.
– А утренняя звезда? Над домом появляется звезда?
– Да, но завтра ее будет трудно разглядеть – в это время года она исчезает немного раньше. Лучше всего ее видно весной. Мы привыкли называть так нашу Трезу – Утренняя звезда.
Звезда над Огненным домом. Притянутая, сброшенная с небес, беспомощная в любви, перед которой не в силах устоять любая другая звезда. Палатон почувствовал, как в нем просыпается надежда.
– Кто живет здесь?
– Никто. Дом заброшен уже несколько десятков лет. Мы не трогаем его – на случай, если он вернется.
– Кто?
– Как кто? Конечно, художник, который жил здесь, – Бака вновь с усилием закашлялась. – Пойдем. Сегодня холодно. Пожалуй, если ночью соберутся тучи, утром пойдет снег. Пойдем! – и она, прихрамывая, побежала увлекая его к теплому уюту дома Гонри и свежему дымящемуся брену.
Бака ушла, едва выпив чашку, а Гонри в тот вечер почти не разговаривал с ним. Оставив стакан вина на столе, он вышел, пробормотав неразборчивые извинения, но Палатон был только рад остаться в одиночестве. Он пересел со стула на низкую скамью и задумался, глядя на панель обогревателя – бездымного, еле светящегося в полумраке комнаты.
Неужели его мать знала, что сделала? Неужели оставила ему знак, кому отдала свое сердце – прежде, чем поняла все несчастье последствий своей любви? Пыталась ли она передать только начинающийся внутренний хаос в своем сердце и силу своей страсти или уже была влюблена в него? Палатон понимал, что никогда не узнает об этом наверняка. Он только думал, что утром должен отправиться в тот дом и узнать, нельзя ли найти жившего там чоя.
Йорана с тоской смотрела, как на город спускаются сумерки. Не получив никаких вестей, она еще сомневалась, не зная, прождала ли она слишком долго, не зная, лежит ли Рэнд где-нибудь мертвым или находится вне ее досягаемости и дворца. Несомненно, она могла бы поднять по тревоге службы всей планеты, вынуждена была бы известить Палатона, но не хотела объяснять ему по связи, что натворила. И еще меньше ей хотелось говорить причины своего беспокойства отрядам других округов. Это было бы еще одним проявлением слабости престола Чаролона.
– Что же мне делать? – спросила она у Ринди, который мирно сидел в кресле, утомившись от ходьбы и упражнений, предписанных для восстановления его сил.
Старик прищелкнул языком.
– Я скажу, что тебе делать, если ты объяснишь, что делать мне.
Она обернулась, присев на подоконник.
– Я думала, ты уже решил ехать.
Он закинул руки за голову.
– Паншинеа… – проговорил он, желая одним именем сказать очень многое.
Паншинеа. Сумасбродный, блестящий, себялюбивый, решительный, умный, иногда абсолютно не задумывающийся о последствиях своих действий. Йорана видела, как он призвал к себе Палатона и Недара, отправил Палатона в изгнание, вызвал его обратно, выгнал Недара, стравил их друг с другом, зная, что оба они – соперники его истощающейся силы. Недар понимал это, а Палатон – нет, и когда в конце концов облекся в мантию наследника, он сделал это только, чтобы обеспечить на Чо хоть какой-то порядок в отсутствие Паншинеа.
На Чо не может быть двух императоров.
– Если ты не поедешь, Ринди, может, он откажется возвращаться.
– Вряд ли, – ответил Риндалан. – Он назначит вместо меня кого-нибудь другого. Скорее всего, Гатона, и честно говоря, я бы предпочел, чтобы Гатон остался здесь, когда Пан вернется. От меня в таких делах трудно ждать помощи.
Йорана скрестила руки на груди.
– Но что я буду делать без тебя? Когда он вернется и вновь начнет красть чужую силу? Я больше не вынесу этого, Ринди, я не могу приводить ему юношей и видеть, как он высасывает из них бахдар – так, чтобы не истощиться самому. Я не могу!
Прелат приподнял бровь.
– Догадываюсь, – с расстановкой проговорил он, – что ты уже приняла свое решение.
Йорана почувствовала, что краснеет.
– Он совсем неплохой император, – возразила она.
– Просто не самый хороший из возможных, – Ринди сел с тяжким вздохом. – Мой дух жаждет, но плоть более чем слаба. Я уже засыпаю, Йорана, из меня получается плохой советчик.
– Но что мне сказать Палатону о Рэнде?
– Подожди до утра. Может, утром ты найдешь все ответы. Как бы я ни был стар, а ты – молода, даже тебе полагается знать, что утро вечера мудренее, – он побрел в спальню и остановился на пороге. Йорана впервые увидела, как искажено старостью его тело, силуэтом вырисовывающееся в дверном проеме. – Я не могу предвидеть будущее, но интуиция меня еще не подводила. Все будет хорошо.
Эрлорн стоял у постели Кативара, переминаясь на цыпочках от страха и возбуждения и боясь протянуть руку, чтобы разбудить хозяина, но в конце концов обнаружил, что сильная рука сама схватила его за запястье и потянула вниз. Его локоть громко хрустнул.
Кативар, оказалось, не спал.
– Что случилось? – с явным нетерпением спросил он.
– Суматоха в Баялаке, хозяин. Только что донесли – там появилась прорицательница, и священник Преображения заявил…
– Кто он? – перебил Кативар, вскакивая с постели.
