Он поднялся. Этот продиктованный отчаянной решимостью шаг привел к тому, что он заметил еще одну деталь, на которую раньше не обратил внимания, — наличие силы тяжести.
Он быстро подсчитал, что она составляла порядка одного “жи”. Ничего необычного в этом в материальном плане не было. Даже в его эпоху искусственная гравитация была рядовым явлением, но сам этот факт, хотя ииры, возможно, и не догадывались об этом, доказывал их земное происхождение. Действительно, зачем нужна сила тяжести существам, обитающим в самых неведомых участках Космоса? Впрочем, если уж идти до конца, зачем им вообще этот корабль?
Д’Орман позволил себе безрадостно улыбнуться: даже спустя три миллиона лет люди оставались алогичными существами! Это мимолетное проявление юмора придало ему силы и уверенности в себе. И он поспешил выкинуть из головы этот парадокс.
Он направился к своему звездолету. Не потому, что тот конкретизировал в его глазах какую-то малейшую надежду на бегство. Просто отныне д’Орман был обязан не пренебрегать ничем, изучать все возможности, а корабль все же являлся одной из тех, которую нельзя было не принимать в расчет.
Но пилота ждало горькое разочарование: сколько он ни тянул, ни стучал, ни толкал механизм, который открывал входной шлюз, тот упорно отказывался повиноваться. Отчаявшись, д’Орман заглянул через иллюминатор вовнутрь, и тут он заметил нечто такое, от чего у него зашевелились на голове волосы. При первой своей исступленной попытке открыть эту же дверь он не взглянул на приборы. Сейчас же он увидел, что они слабо светились. Значит, все они были под током.
Д’Орман с такой силой вцепился в выступы иллюминатора, что был вынужден сделать специальное усилие над собой, чтобы спокойно взвесить все вытекающие из этого факта колоссальные последствия. Итак, вся аппаратура работала. Так или иначе, но, совершая посадку на корабль мрака и движимый, скорее всего, непреодолимым стремлением покинуть звездолет, он не отключил питание. “Но почему же в таком случае звездолет не взлетел?” — подумал он, в высшей степени ошарашенный своим открытием. Ведь тогда он должен был по-прежнему мчаться с сумасшедшей скоростью!
На ум приходило лишь одно-единственное объяснение: сила тяжести на платформе не имела ровно ничего общего с ощущениями самого д’Ормана. Да, для него это было один “жи”. Но одновременно это было и столько “жи”, сколько требуется, чтобы удержать на платформе космический корабль, обладавший громадной тягой.
Это не ииры препятствовали проникнуть ему в свой корабль. По соображениям элементарной безопасности выходные отверстия у подобных небольших звездолетов не открывалась до тех пор, пока не обесточивали контролирующую их аппаратуру. Просто так они были сконструированы. Как только уровень поступавшей энергии упадет ниже определенной отметки, дверь входного шлюза поддастся его самым малейшим усилиям.
Д’Орману оставалось только одно: продержаться до тех пор, пока она снова не откроется, а затем стартовать на максимальной скорости. Платформа наверняка не сможет противостоять взлетной тяге его корабля, когда он задействует атомные реакторы.
Это был магистральный путь надежды, не оставлявший места сомнениям. Д’Орман остро нуждался в том, чтобы укрепить в себе уверенность в возможности побега. Но предварительно надо было отыскать ту молодую женщину, чтобы помириться с ней, а заодно и побольше разузнать об этой универсальной анодальной энергии.
Ему было совершенно необходимо выжить в предстоящем сражении.
А между тем время шло своим чередом. В этом мире сумрака д’Орман бродил по платформе темным, окутанным саваном ночи силуэтом, разыскивая женщину, которую он поцеловал, а под его ногами ослепительная галактика заметно перемещалась по небосводу.
Его угнетала бесплодность усилий. Дважды он пристраивался к группам, состоявшим из одного мужчины и нескольких женщин, надеясь на установление контакта или на то, что ему предложат другую партнершу. Но по специфическому каналу общения ииров к нему не поступало никакой информации. Ни одна женщина даже не удостоила его взглядом.
Д’Орман мог дать только одно объяснение этому абсолютному к себе равнодушию: ииры знали, что отныне он был готов подчиниться их образу жизни. И этого им было достаточно.
Нуждаясь в моральной поддержке, д’Орман возвратился к своему кораблю и вновь попытался открыть входной отсек. Механизм по-прежнему был заблокирован, и тогда пилот улегся на палубу. В этот момент платформа резко изменила курс.
Боли он не почувствовал, но толчок, видимо, был колоссальной силы, так как д’Орман под его воздействием заскользил по палубе. Он сдвинулся сначала на три, затем на десять… тридцать метров. Все вокруг него быстро менялось, сделалось нечетким. Распластавшись на палубе, он силился привести в порядок свои бессвязные мысли, когда увидел второй корабль.
Он тоже выглядел как платформа и был, на первый взгляд, почти тех же размеров. Второй корабль закрыл для д’Ормана весь правый участок неба и снижался по наклонной траектории. Видимо, именно поэтому ииры так резко сменили курс. Маневр был рассчитан так, чтобы битва между противниками проходила в равных для каждого из них условиях.
В голове д’Ормана гудело, как от близко работающего мотора, нервы натянулись как струны. “Это безумие, — подумал он. — Это кошмар. То, что происходит, не может быть на самом деле”. От возбуждения он приподнялся, чтобы лучше наблюдать за предстоящим грандиозным спектаклем.
Платформа пиров снова сменила курс. От легкого толчка д’Орман покачнулся, но удержался на руках и даже сумел подняться, движимый лихорадочным любопытством.
Обе платформы выровнялись в одной плоскости, борт о борт. На палубе второй платформы плотными рядами стояли обнаженные мужчины и женщины, ничем не отличавшиеся от ииров. Д’Орман прекрасно понимал тактический замысел этих начальных маневров.
Ему предстояло стать свидетелем такого же, как в старину, абордажа, пиратского нападения, неслыханного по своей жестокости. “Это — насилие в кристально чистом виде”, — подумал он. И в этих грандиозных событиях, готовых поколебать ни в чем не повинные небеса, он не должен был стать вносящим разлад элементом.
Дрожа от невыразимого волнения, он сел. И это послужило каким-то своеобразным сигналом. Откуда-то из ночи вынырнула та же самая молодая женщина и бросилась к нему. На ней было прежнее платье темного цвета, но она едва замечала, что его складки мешают ее бегу. Она опустилась рядом с пилотом. В ее громадных глазах овальной формы пылал огонь неистового возбуждения и — что потрясло д’Ормана — беспредельного ужаса.
