Отец бросился за грасилами, но те со смехом, дразня его, разлетались в разные стороны. Раф, проклиная свои кривые кости и бесполезные мускулы, пытался поймать хоть одного, но споткнулся и, не удержав равновесия, упал. На забаву грасилам он лежал в пыли и, словно беспомощная черепаха, никак не мог перевернуться, чтобы подняться.
— Старикан Роуна свалился! — распевали задиристо грасилы. — Роун — урод, колченогий… колченогий…
Они восторженно завыли и принялись швыряться стручками и комьями грязи. Что-то отчаянно крича, на крыльцо выскочила Белла.
И тут Роун забыл о своей ноге, он даже не чувствовал, болит она или нет. Бросившись к ближайшему грасилу, он вырвал у него из рук стручок и выдавил сок прямо ему в глаза. Затем поймал второго и сделал то же самое.
Их была целая компания, но дрались они поодиночке, им даже в голову не пришло напасть на него всем скопом. Роун расправлялся с каждым из них по отдельности. Изо всех сил пнув первого грасила, второго схватил он за горло, а третьему врезал так, что тот забыл, как его звали.
В конце концов те, кому от него еще не досталось, огрызаясь, удрали, а остальные остались лежать, смиренно ожидая смерти.
Тем же вечером перед едой Роун снял рубашку и внимательней, чем прежде, стал рассматривать себя в зеркале. Взъерошил волосы, потыкал зубы Потом, повернувшись, скрупулезно стал изучать спину, завел руки назад, ощупывая лопатки,' чувствуя, как они двигаются под тонкой кожей.
Когда же Роун наконец спустился вниз, то, даже не взглянув на еду, опять спросил у родителей:
— Я — кто? Кто я? — Он много раз задавал этот вопрос, но до сих пор не получил на него обстоятельного ответа.
— Ты — человек, — повторил отец. — И не забывай об этом.
Он всегда отвечал именно так. Роун взглянул на дымящуюся тарелку с едой, но к еде не притронулся.
— Понятно, поэтому-то я такой глупый и ничего не умею.
Раф и Белла переглянулись.
— Наоборот, именно поэтому ты можешь то, чего не могут грасилы, — возразил отец, — или любой другой.
— Ты стоишь две тысячи галактических кредитов, — с гордостью произнесла Белла.
— Так много?
— Ты — особенный, — сказала Белла. — Очень особенный.
Роун думал о своем беловатом бескрылом теле, которое только что рассматривал в зеркале… о своем неумении копать и плавать — тогда как грасилы уже с рождения все это умеют и знают, и о том, что он не позволил себе умереть, когда разбился, и, наверное, этим он причиняет слишком много страданий своим родным…
— Вы же обманываете меня! — неожиданно выпалил Роун и убежал в свою комнату поплакать в одиночестве.
Но когда глаза просохли, он почувствовал, что голоден, и, спустившись на кухню, стал с наслаждением уплетать еду. А Раф, воспользовавшись моментом, вновь стал внушать ему мысль о том, какая же это великая честь — быть человеком… настоящего, земного происхождения.
Своей беседой с сыном Раф остался доволен. Он чувствовал, что с каждым годом Роун все больше тянется к нему, становится его другом. Но как же долог и мучителен этот трудный процесс взросления.
— Ты был рожден не для того, чтобы стать рабом или солдатом. Таких купить нетрудно, шах мог позволить себе приобрести подобных хоть дюжину. А вот ты был чем-то особенным…
— А когда у меня вырастут крылья? — спросил Роун, пытливо глядя в широкое загорелое лицо Рафа.
Тот только качнул тяжелой головой.
— Тебе не нужны крылья, малыш. У тебя есть кое-что получше — человечность…
— Послушай, только не пытайся объяснить ему все сразу, — вмешалась Белла, внося еще одно горячее блюдо. — Ему ведь только семь лет, даже если он и выглядит старше.
— Он достаточно взрослый, чтобы знать о своем происхождении. Он настоящий землянин, чистого земного происхождения, — торжественно повторил Раф. — Не какой-нибудь мутант, вроде меня, — он с гордостью кивнул на мальчика — И не гуманоид, как ты, мама. — Он наклонился к Роуну. — Когда-нибудь ты узнаешь, что это значит. Настоящий землянин — из рода, который заселил всю Вселенную, который когда-то очень давно построил грандиозную Империю.
— А я думал, все они вынуждены жить только на планете Земля, — вставил Роун. — Так сказал Тхой-хой.
Похоже, это несколько смутило Рафа.
— Да, но… ты — особый случай.
— А если я настоящий землянин, то почему мы должны жить в гетто, рядом с этими старыми грасилами и…
— Послушай, не стоит забивать себе голову разной дрянью, — резко оборвал его Раф. — Ты настоящий, это правда. Я могу так сказать, потому что видел картинки с изображением землян Взгляни на себя: бледная, как ледяная пена, кожа и волосы цвета ягодного вина…
— Но тогда как же я попал сюда? И где остальные настоящие земляне и…
— Раф, я же предупреждала тебя, не стоит затевать подобные разговоры с маленьким, мальчиком.
— Когда-нибудь, когда ты станешь старше, — сказал Раф, — мы еще поговорим с тобой об этом. А теперь давай ешь свой обед и запомни одно: ты можешь гордиться собой всегда и везде. Ты — землянин, и этого у тебя никто не в состоянии отнять.
Вскоре пришел Тхой-хой, чтобы уложить Роуна в постель.
— Я не хотел его расстраивать, — признался он Рафу, — своими рассказами о блокаде Земли и прочими древними легендами…
— Не оправдывайся, — сказал Раф. — Продолжай и дальше рассказывать ему все эти легенды. Я хочу, чтобы он знал историю человечества.
— Ну, Роун, тогда сегодня я расскажу тебе песнь о Серебряном Шейне, о воине, который в одиночку уничтожил ниссийский крейсер, пробравшись через пустой инжектор. Он держал в руках водородную бомбу до тех пор, пока она не взорвалась.
Наступила зима. Нескончаемые дожди, обильно поливавшие тамбульские холмы, столь нее обильно орошали и дырявую крышу дома Корнеев. Роун невольно вслушивался в звук бесконечно капающей воды, и этот методичный аккомпанемент водной трели не только мешал его чтению, но и доводил до исступления. Поистине, он стал последней каплей, переполнившей чашу его терпения, ибо Роун давно уже находился на пределе из-за угнездившегося в их доме затхлого запаха неустроенности и нищеты. Он ненавидел всеми фибрами души этот проклятый дом, который принадлежал им только потому, что никто другой не хотел в нем жить!
— На улице дождь, — рассеянно заметила Белла.
— В доме тоже дождь, — вызывающе бросил Роун и со злостью швырнул книгу через всю комнату — Я закончил.
— Ты еще даже не начинал, — сдержанно отреагировал Раф. — Сядь на место.
Роун был в отчаянии. Белла сжала побелевшие губы и принялась сдирать шелушащуюся кожу со своих рук. Раф пытался укротить характер сына, но это ему не удавалось. «Он красив, — подумал Раф. — Другого слова не подберешь Действительно, красив. Высокий и крепкий для своих десяти лет, с пылающим от гнева лицом, с темно-рыжими локонами…»
