Я смирненько говорю:
- Его сиятельства барона Лена Вир Рриоо дворовый человек, с поручением в господский столичный дом.
- Покажь документы, - цедит наш брат беляк. Ишь ты, думаю. Ходит с черным господином фельдфебелишкой - так уж и сам, что ли, почернел?
Достаю подорожную. Мне ее господин барон чин чинарем выправил. Там и печать комендатуры есть. Только комендатура написала - с посылкой в Мину, это такая деревня к западу от поместья, а господин барон дописал, получилось - в Миноуану. Беляк читает-читает, губами шевелит - деревня, видно, неотесанная - да господину фельдфебелю отдает. Тот только одним глазом зырк и говорит:
- Пусть катится, куда его послали.
Отдают мне бумажку, и я через ворота выкатываюсь на площадь. Вдоль стены, конечно, как нашему брату беляку полагается. А город-то шумит-гремит! Я тут уж два года не был, но кой-чего помню - сел на трамвай в задний вагон, где одного нашего брата беляка напихано, два хоня плачу и еду себе на Дуан-Гиан, где у господина барона городской дом.
Тут меня какой-то белый, от которого водкой воняет, хватает за шкирку и как мне в ухо заорет:
- Эй ты, любимчик господский, чистенький, поехали со мной, а?
Этого мне только не хватало! Долго рядиться мне с ним не к чему - внимание привлеку. Я ему по-нашему отвечаю:
- Шел рамаат тилу белцор, мол, ты не на того напал.
- Это еще почему? - рычит он.
Делать нечего. Не врубается сам-то. Я ему говорю:
- Шел нейр рабес кишмаат бецвану, то есть, я из тех, за кого белые боги покарают. Это у нас, у беляков, штука серьезная, а я ведь и впрямь из красной касты, у меня даже волосы рыжие. Черные-то господа про это толком ничего не знают, а вот эта белая шваль лапу убрала и примирительно так говорит:
- Ладно, браток, ты, мол, прости.
Я киваю, и тут трамвай выезжает на Дуан-Гиан. Я помнил, что место красивое, но тут мне прям захолнуло: деревья стоят в два ряда, все одинаковые, постриженные, значит, по зимнему времени желтые, а по сторонам дворцы - всех больших черных господ дворцы, всех там баронов, графьев, виконтов и прочих.
Вылезаю я из трамвая и сразу к стенке шасть, вдоль улицы брысь, а тут и наш дом - трехэтажный, давно не крашенный, по фасаду краска облупилась. Я его через двор обошел и в белый ход - дзынь, дзынь!
Появляется белая морда, девчонка моих лет.
- Привет, - говорю, - сестренка.
- Какая я тебе сестренка, белый, - говорит она мне, а я ей:
- Какая-какая, ты ж, - говорю, - поди, моего дяди Бэблу дочка, Тила тебя звать, а я, значит, тебе двоюродный брат, Талу я.
Так она на меня посмотрела, эдак посмотрела и говорит:
- Точно, Талу. Я тебя и не узнала, вон длинный какой стал. Ну проходи, белый.
И во внутрь меня пускает. Я ей говорю:
- А ты что ж, тут с дядей Бэблу и с тетей Малой одна живешь?
- Зачем, - она говорит, - одна, тут еще Амила живет, сестра моя, только она маленькая, ты ее не помнишь.
- Как это, - говорю, - не помню, ей же щас лет десять уже должно быть.
Тут она меня к дяде Бэблу приводит и говорит:
- Папа, - говорит, - от господина барона вот племянник твой приехал. - И уходит.
Дядя Бэблу - серьезный белый, он управляет домом в столице. Длинный такой, тоже рыжий, как я, только еще и с бородой.
- Здравствуй, белый, - говорит он. - С чем пожаловал?
- Меня, дядя Бэблу, - говорю, - господин барон с секретным поручением прислали. Чтобы только Комитет не пронюхал.
- Ага, - говорит дядя не без удовольствия. - Ну и чего надо сделать?
- Телефон, - говорю. - А вот это для отводу глаз.
И даю ему пакет, какой мы обычно в город посылаем - счета, чеки, письма и всякое такое.
- Ага, - говорит дядя. - Ну давай, звони. В людской телефон не прослушивается.
Там у нас в людской стоит телефон - когда господа в городе жили, по нему продукты заказывали. Кому из черных господ может в голову прийти, что по белому номеру, с тройки начинающемуся, можно делать какие-нибудь дела господина барона?
Я набираю номер.
- Радио "Тридцать", - говорят.
Я стараюсь говорить без акцента. Честно сказать, мне это всегда удается: я все ж не у фермера картошку копаю, а у господина барона служу. Так что - выходит.
- Пожалуйста, Мин Даноо.
Пронесло, думаю: не поняли, что белый говорит.
- Мин Даноо, - говорит господин Мин Даноо, я его голос хорошо знаю, он про белую музыку передачу ведет.
- Информация от барона Рриоо, - говорю. - Лиина Шер Гахоо.
- Так, - говорит он. - Твой номер чист, белый брат?
Всем известно, что господин Мин Даноо к белым очень уважителен - уж больно нашу музыку любит.
- Да, - говорю. - Тройка - 120-142.
- Сейчас перезвоню, - говорит господин Мин Даноо.
Перезванивает.
- Так, теперь говори.
- Она жива, - говорю. - Она в имении господина барона.
- Спасибо, брат, - говорит господин Мин Даноо. - Какая связь?
- Через этот номер и нарочного, - говорю солидно.
- Спасибо, брат, - говорит господин Мин Даноо очень серьезно и кладет трубку.
И минуты через три по нашему, беляцкому телефону раздается звонок, и какой-то черный господин говорит:
- Братец, ты нарочный к Рриоо?
- Я, сударь, - говорю.
- Я журналист Леа Ги Коона, - говорит черный господин. - Ты, братец, собирайся, завтра с утра проводишь меня к барону. К девяти я заеду в его городской дом. Это по тому делу, по которому от вас только что звонили.
- Ага, - говорю. - Слушаю, господин. Только вам надо от Комитета разрешение на поездку.
- Ну да, - говорит он, и что мне нравится - говорит почти не как с белым. - у меня есть, не волнуйся. Пока.
- До свидания, господин Ги Коона, - говорю я, и он вешает трубку.
Ужинаю я с дядиной семьей, давно уж так не ужинал - черных господ в доме нет, и тетя Мала готовит нашу еду, беляцкую: козлятинку там, кашу пшенную - черные господа этого не едят, а еще белые рассказывают, что молодые черные господа тайком ходят в наши кабаки пшенную кашу кушать, это у них вроде как мода такая.
Спать я лег рано, встал тоже. Выхожу на улицу, стою.
Подъезжает этот господин Ги Коона - современный такой, высокий черный господин в спортивной куртке, на спортивной машине. Видно, что говорит со мной с видимым усилием - но, по-моему, ему господин Мин Даноо объяснил, как с нашим братом беляком правильно говорить. Он и говорит правильно, только в глаза не смотрит.
Едем мы с ним по Приморскому шоссе, вдоль железной дороги, смотрю - стоит у капонира на этот раз уже черный господин солдат и тоже мочится. Смешно, но я виду не показываю.
- Ну, рассказывай, братец, - говорит господин Ги Коона.
- Слушаюсь, господин, - говорю и рассказываю все, как было.
- Интересно, кто же за ней мог охотиться, кроме Комитета? - задумчиво так говорит господин Ги Коона, и видно, что спросил-то он сам себя, по привычке на белых внимания не обращать, но тут я схитрить решил и говорю, как бы в ответ:
