— А как вы их разворачиваете?
— Ого! Я вижу, в вас проснулся аппетит к квантовой физике. Это замечательно, — Воробьёв-старший бодро потёр руки. — Правда, знаний от этого не прибавилось, поэтому придется начать с самого начала. Итак, что вы знаете об устройстве материи на микроуровне?
— Довольно много, — ревниво заметил Паоло. — Мы знаем, что существуют две формы состояния вещества: материя и поле. Материя состоит из элементарных частиц, которые на самом деле имеют двойную природу: и частицы, и волны; а поля формируются за счёт квантов — порций энергии поля. Только для гравитационного поля это экспериментально не доказано, его квант опытным путём обнаружить до сих пор не удалось.
— Отличная подготовка, — одобрил Кирилл Андреевич. — Большинство ваших ровесников на Земле этого, скорее всего, в силу возраста ещё не знают.
Никита незаметно для спутников скорчил презрительную рожицу: он во всём этом разбирался ещё пару лет назад.
— Но про струны мы вообще ничего не слышали, — самокритично признался Паоло.
— Струны — это следующий шаг вглубь строения материи. Вот ты сказал: «частицы». А что такое частицы? Обычно их представляют как маленькие шарики. А мы считаем, что они — это особые колебания маленьких струн. Ведь колебанию струны соответствует определенная энергия. Верно?
— Верно, — подтвердил Паоло.
— Ну так вот. А формулу "е равно эм цэ кварат" вы, конечно, знаете.
— Кто ж её не знает, — усмехнулся Валерка.
— То есть получается, чем сильнее колебания, тем больше масса частицы? — предположил Паоло.
— Да, именно так. Так вот, когда возникла эта теория, сразу выяснилось, что в привычном четырёхмерном пространстве-времени она не работает. Для того, чтобы реальность соответствовала этой теории, нужно добавить в неё дополнительные измерения.
— И много? — поинтересовался Валерка.
— Сначала немного, но дальше пришлось добавлять больше. В итоге сейчас мы исходим из того, что мир существует в тридцати двух пространственных измерениях, плюс ещё время.
— Неслабо, — протянул Валерка.
Впечатлительный Паоло громко прицокнул языком.
— Вы, конечно, спросите меня, как же так может получиться, что мы живем в трёхмерном пространстве и никаких двадцати девяти не замечаем. Ответ заключается в том, что мы живем как бы на трехмерной проекции этого пространства. А в остальных измерениях оно свёрнуто. Вот потому мы этих дополнительных измерений и не замечаем. Но если удастся эти измерения развернуть… Понимаете теперь, почему "лаборатория развёртки"?
— Теперь, конечно, понимаем, — признался Валерка.
— Минутку, — физик свернул к очередной двери, она отъехала в сторону, открывая вход в другой коридор, вдвое уже того, по которому они шли перед этим. Вдали коридор упирался другие двери.
— Мы надеемся, что, научившись разворачивать свернутые измерения в пределах микромира, мы затем сможем делать это в более крупных масштабах. А это может дать ключ к межзвездным и даже межгалактическим перелётам. С обычными скоростями даже межзвёздные экспедиции лишены смысла. Вы ведь астрономы, сами знаете, сколько световых лет отделяет нас от самой ближайшей звезды.
— Четыре целых двадцать две сотых светового года, — одновременно выпалили Паоло и Валерка.
— Да-да, четыре с лишним световых года. А наши космические корабли, как вы понимаете, летают намного медленнее скорости света. Человечество оказывается запертым в Солнечной системе.
Кирилл Андреевич остановился возле двери, но не спешил её открывать. Развернувшись к ребятам, он продолжил:
— Конечно, и в ней есть ещё много интересного и неисследованного. Мы и Марс-то пока что толком не обжили. А дальше уже только одни научные станции, вроде вашей. Если не ошибаюсь, то мы только-только начинаем обживать облако Орта. Дальше пояса Койпера на постоянной основе человек ещё не забирался. Первую станцию на орбиту Эриды вывели лет где-то лет тридцать назад, «Квавар-1» и вообще каких-то три года. А в глубине облака Оорта постоянных станций, насколько мне известно нет?
— Пока нет, — Валерка особо подчеркнул голосом слово «пока». — Но экспедиции туда отправляются довольно часто.
Таинственную Немезиду, спрятавшуюся в облаке Оорта планету, плотно искали не меньше тридцати лет. Но неудачно. Перед каждой экспедицией теоретики были убеждены, что наконец-то вычислили её орбиту, но на предсказанном месте Немезиды всякий раз не оказывалось, выяснялось, что в расчетах неверно учтены сторонние гравитационные возмущения. Приходилось возвращаться и начинать расчеты заново, внося поправки.
И хотя каждая экспедиция приносила с собой массу ценной научной информации, учёные не чувствовали себя удовлетворенными, ведь главная цель полётов оставалась надостигнутой.
Конечно, можно было бы объявить Немезидой давным-давно открытую Седну, но почти все астрономы мира в один голос открещивались от такого решения. Словно с его принятием астрономия потеряет что-то неосязаемое, но очень ценное.
Эти мысли вихрем пронеслись в Валеркиной голове, а Кирилла Андреевича уже был готов ответ:
— Ну, так ведь и расстояния с межзвёздными не сравнимы. По нынешним временам на экспедицию к Проксиме и обратно не хватит человеческой жизни. А главное, когда эта экспедиция вернется, она может оказаться ненужной, потому что все знания, которые она добудет, человечество получит раньше, из других источников.
— Не может она быть не нужной, — заспорил Валерка. — Одно дело знать, что там происходит, а другое — побывать и почувствовать. Ведь Гагарин знал, что его в космосе ждёт. И никаких открытий не сделал. Но разве его полёт был ненужным?
Никита возмущенно засопел, давая понять, что полностью солидарен с братом. Паоло промолчал, но Валерка не сомневался, что его друг думает так же, как он.
— Да, я очень неудачно сформулировал, — признался Кирилл Андреевич. — «Ненужно» плохое слово, оно здесь не подходит. Но, кстати, сравнение с Гариным тоже неудачное. Его полёт был великим достижением его времени. Именно тогда. А прошло каких-то десять лет, и простые космические полёты стали почти рутиной. Научные открытия важны всегда, а для такого рода достижений история отмеряет небольшие промежутки когда они становятся прорывом для всего человечества, а дальше это становится не более чем личным спором с судьбой. Магеллан обошел вокруг света и вошел в историю. А сейчас реконструкторы чуть ли не каждый год повторяют его поход на судах похожей конструкции, но это мало кому интересно, кроме них самих. Потому что с Магелланом победу над неведомым ощутила вся передовая Европа. С Гагариным — весь мир. А в случае с реконстукторами победу ощущают только они сами. Конечно, ещё знакомые и друзья, но и не больше. Вот так может получиться с теми космонавтами, которые могли бы сегодня полететь к Проксиме Центавра. Когда они вернутся, то это может оказаться лишь только их победой, но не победой человечества. Мне кажется, это неправильно.
