днищем по обломкам, и куттер остановился. Прожектор потух. Наступила цикадная тишина.
Свечение неведомого источника за скалами позволило им довольно свободно ориентироваться в обстановке.
После крушения они с час приходили в себя.
— Вот твое «все спокойно», — невнятно проговорил Умбаа, прожевывая таблетки адаптогена, кислые, терпкие, приятно холодящие нёбо.
Вихров прожевал свои, посмотрел на беспорядок в кабине и со вздохом откинулся в кресле:
— Что это было?
Умбаа мрачно усмехнулся.
— Этого, дорогой мой астрофизик, как сказал бы наш командир, не знаю даже я сам.
Лететь в темноте на поиски неведомо где опустившегося «Могиканина» не имело смысла. Умбаа вспомнил подробности падения машины и вновь пережил болезненное чувство собственного бессилия. Встреча с призраком могла окончиться трагически, предупреждения Тихонова, командира трижды злосчастного «Могиканина», сбывались воочию.
До утра было еще далеко, и Умбаа решил провести маленькую разведку в направлении загадочного свечения.
Медленно пробираясь между темными телами скал, напоминающих туши мамонтов, Вихров томился предчувствием нависшей над ними беды, но, боясь показаться смешным в глазах кибернетика, только чаще оглядывался и не снимал руки с рукоятки деформатора.
— Попомни мои слова, — сказал он, всматриваясь в шевелящиеся тени, — с этой планетой связана какая-то тайна. Одно то, что она существует вопреки всем законам космогонии в плотном пылевом облаке — глобуле, — говорит само за себя. А неизвестное силовое поле? Наука нечасто сталкивается с факторами, принципиально отличающимися от всего ей известного.
— Правильно говоришь, — с сарказмом заметил Умбаа, понимая, что послужило толчком к разговорчивости товарища.
— Правильно, — согласился Вихров, поразмыслил и добавил: — Разве ты хочешь возразить?
Умбаа проворчал что-то неразборчивое, но в это время они вышли из каменного лабиринта на край обширной площади, и вести отвлеченные разговоры стало недосуг. В центре площади неподвижно парило серебристо-белое облако не то дыма, не то пара, пухлая шапка которого изредка вскипала белыми фонтанами. А за облаком вздымались полупрозрачные, истекающие голубоватым эфемерным свечением… глыбы льда!
Скопище айсбергов стометровой высоты, приткнувшихся к скалам! Айсберги уходили за горизонт, создавая иллюзию бесконечного ледяного поля, и Умбаа, так и не подобравший к картине иных земных аналогий, прошептал:
— Ледник?!
Вихров, с неожиданным хладнокровием рассматривавший «ледяную» бугристую стену, поднял свой блок фиксации событий — инфор, давно заменивший людям фотоаппарат, кинокамеру и магнитофон одновременно, и запечатлел светящийся «лед» во всем его великолепии.
В глубине «ледника» вдруг что-то случилось. Гулкие удары потрясли его, и Умбаа заметил, как вспучилась одна из сияющих стен, плюнуло из нее искристой струей, и тут же облако в центре площади с неистовым треском опало, съежилось и растаяло, а вместо него в небо взвилась огромная белая паутина, низким гудением своим заглушившая все остальные звуки.
Грохот в теле «ледника» утих, стена успокоилась, но людям теперь показалось, что кто-то сопровождает их внимательным взглядом, кто-то большой и тяжелый, как горы.
— Пошли назад, — произнес сквозь зубы Умбаа.
И они пошли, почти побежали. Но паутина догнала их, плыла так с минуту — снова послышались тягучий шелест, неясные голоса — и ушла вперед. Шелест и голоса исчезли.
— Излучение! — вырвалось у Вихрова. — Всюду излучение, и наша высшая защита не помогает. Понимаешь? Я не специалист в физике излучений, но здесь и не нужно много знать…
Умбаа молча согласился. Человек давно использовал в своей практике излучения, действующие на мозг и центральную нервную систему, излучения возбуждающие и успокаивающие, созидающие и уничтожающие. Но могли существовать и такие, которые человек еще не постиг, которые не регистрировались земными приборами и тем не менее влияли на нервную систему, так же легко проникая через все барьеры и защитные поля, как луч света сквозь вакуум, и не исключено было, что космолетчики, сами того не ведая, открыли нечто подобное. Иного объяснения «давлению на психику извне» Вихров дать не мог.
Куттер был уже рядом, он поблескивал в «окне» между двумя неровными каменными колоннами. Умбаа удержал заспешившего было Вихрова и указал вверх. Над скалами скользила паутина, удаляясь неспешно и беззвучно. Вскоре она затерялась в стороне «ледника».
Умбаа отпустил астрофизика и вслед за ним подбежал к куттеру. Его поразил цвет аппарата — бурый с оранжевыми потеками по кромке несущего диска. Он протянул руку к колпаку кабины, некогда хрустально-прозрачному, а сейчас матовому, изъеденному многочисленными ямками странной коррозии, и отдернул ее в недоумении.
— Не понимаю, — сказал он.
Астрофизик пнул ногой задранный край несущего диска и вздрогнул: металл съежился и распался на лохмотья. Накренившись, вся конструкция сползла со скалы, рассыпалась в рыжий и черный пепел, хлопья которого разлетелись в стороны. Умбаа нагнулся, растер в ладони щепотку черного праха, быстро выпрямился, хотел что-то сказать, но лишь судорожно сглотнул. Абсурдная мысль пришла ему в голову. Аппарат выглядел так, будто пролежал на этом месте, по крайней мере, сотню тысяч лет! Вернее, он выглядел бы примерно так же, если бы пролежал… Но этого не могло быть!
— Ерунда какая-то… — тоскливо произнес Вихров.
Умбаа завороженно смотрел на то, что час назад было летательным аппаратом, и вдруг представил себе те восемьдесят километров, которые им предстояло пройти до десантолета, не зная ни точного направления, ни того, что ждет их в пути.
— «Ибо у нас, живущих ныне, есть глаза, чтобы удивляться, но нет языка, чтобы восхвалять», [3] — глухо сказал он, поднимая руку и натыкаясь на блестящую ткань скафандра.
ГОРОД
Корабль продолжал мчаться над планетой, наматывая на нее очередной двадцать второй виток.
Росс с помощью самонастраивающейся аппаратуры исследовательского комплекса установил, что вся планета как бы покоится в коконе неизвестного поля, с легкой руки Реута
