Жилин, улыбаясь, смотрел на журналиста.
— Пусть будет по-вашему, — сказал он. — Я готов рассмотреть и такую возможность. Наш мир придуман, а ваш существует в реальности. Но где приятнее жить? Здесь, в вашем мире, грязь, трупы, продажные политики, постоянная угроза войны, загаженная планета, нищета и несправедливость. У нас светлый мир, где каждый с удовольствием занимается своим делом, чистые реки, дружелюбные люди. Проблемы, конечно, есть. Но ведь очень скучно жить без проблем.
— Жить в иллюзорном мире? — грустно сказал Баскунчак. — Нет, увольте. Эскапизм — это не для меня. Я предпочитаю активную жизненную позицию. Каким бы грязным и неустроенным ни казался вам мой мир, но он мой, Иван, понимаете? Он мой! И мне совсем не хочется, чтобы разные светлые личности, пусть даже из благородных побуждений, указывали бы, как нам жить и что нам делать. В своих проблемах мы разберемся сами, без мудрых и всезнающих учителей со стороны.
— Как вы нелогичны, — возразил Жилин, грозя пальцем. — Ведь если мы — продукт творчества ваших писателей, то вы все-таки будете прислушиваться к людям, что живут или жили рядом с вами. Это их мысли, их идеи! Вы ведь не отказываетесь от опыта предков? И потом, — Жилин пожал плечами, — на самом деле все обстоит совсем иначе. Вы ставите телегу впереди лошади, извините меня за старомодное сравнение. Вы считаете, что мы продукт вашей жизнедеятельности. Можете меня пощупать, Дмитрий, я не обижусь.
Вы считаете, что ваши писатели придумали замечательные миры, нашелся человек, который проникся изображенным светлым будущим и сделал его в силу своей гениальности реальным.
Но если посмотреть на проблему с другой стороны? Представьте, что это ваш мир создан и реализован воображением гениев, а писатели в нем — и не только они — всего лишь искусственный элемент культуры, который призван озвучить человеческую мечту. Помните старую китайскую притчу? Бедный монах Чжао воображает себя бабочкой или бабочка, паря над землей, воображает себя бедным монахом по имени Чжао?
Так вот, в действительности все происходит в точном соответствии с этой притчей.
Давайте говорить серьезно.
Это я должен был вам все показать. И Перекресток, и миры… Былицкий, конечно, гений, он создавал модель мира, а получил новое измерение со своей Вселенной. Впрочем, сказать так — значит ничего не сказать. Он получил множество измерений со своими Вселенными.
— И какая из них истинная? — с резкой насмешливостью сказал Баскунчак.
— А какая разница? Самое главное, что все они реальны. В каждой из них можно жить, только не всегда хочется. — Жилин весело хмыкнул. — Понимаешь, дело не в Былицком и не в его измерениях. Совсем не в них. Дело в тебе, Дима. — Он впервые назвал Дмитрия на «ты». — Былицкий прогнозировал мир, который мог возникнуть при сохранении некоторых особенных тенденций его развития. А в результате он получил все это. — Жилин небрежно показал рукой на окно. — Вы же оказались человеком увлекающимся, вы оторвались от реальности. Настоящий мир не здесь, он там, за Перекрестком. Пора возвращаться домой, Баскунчак.
Ничего не случилось. Не рухнул мир, не обрушилось голубыми обломками хрустальное небо. Только сердце на секунду сжала невыразимая беспощадная тоска, тело вдруг ослабло, словно Баскунчак заглянул в бездну, где клубился туман облаков, не давая увидеть зловещие смертельные глубины. В конце концов, это был всего лишь еще один вариант.
— Пора домой, Дима, — мягко сказал Жилин. — Тебе пора вспомнить, что ты научный сотрудник Института экспериментальной истории. Ты работал во Вселенной Былицкого и потерялся. Так бывает, люди сживаются с искусственной реальностью, они даже начинают воображать, что именно это подлинный мир. Пора вспомнить все и вернуться домой.
— А что там? — Баскунчак вдруг ощутил, что ученически держит руки на коленях.
Было горько и пусто на душе, вместе с тем вде-то в глубине тихой зарей просыпалась неверная надежда.
— А там настоящий мир, — улыбнулся Жилин. — Твой мир, Дима. Наверное, очень здорово — заниматься экспериментальной историей. Правда, теперь для тебя это будет проблематичным. Слишком впечатлительным ты оказался. Но ты можешь выбрать и иную профессию, ты можешь заняться любым делом. Разве тебе не хочется вернуться и заняться стоящим делом? Сейчас идет набор добровольцев на Харибду, одиннадцать световых лет. На Саракше работы по горло, там и историку есть чем заняться. И на Сауле работы по горло. По крайней мере так утверждает Флейшман. Ты помнишь Флейшмана?
Баскунчак пожал плечами.
Что он мог сказать? Он не помнил Флейшмана, он не помнил того мира, в который его призывали вернуться. Более того, сейчас он почему-то чувствовал себя неловко, словно Жилин врал и при этом осознавал, что он, Баскунчак, это понимает.
— Психоинформационная блокада, — озабоченно сказал Жилин. — Плюс адаптационные уколы. Я же говорил! Нет, все ориентировались на мнение Былицкого. А он тоже взял и удрал сюда. Бог, спустившийся с небес. И обязательно — чтобы ноги в грязи. Ты действительно ничего не помнишь?
— Ничего, — искренне сказал Баскунчак.
— Ничего, — ободряюще сказал Жилин. — Ты вспомнишь. Зайди в триста шестой номер. Там тебя ждут. А здесь тебе делать нечего. Это тупиковая реальность. Сюда тебя, конечно, больше никто не пустит, уж больно ты впечатлителен. Это, пожалуй, к лучшему, здесь тебе делать нечего, этот мир, как ни печально, все равно обречен. Удачи, Дима. Встретимся за Перекрестком. Ну, будь. Мне еще с Былицким разговаривать. С ним будет сложнее. Вообразить себя богом еще не значит быть им в действительности.
Он вышел, и Баскунчак остался один.
Он открыл сумку, достал из нее сказочного гномика и некоторое время разглядывал его, в грустной усмешке скривив подковкой щегольские черные усы. Потом положил гнома обратно и несколько минут задумчиво курил, пуская в потолок дымные быстро расползающиеся кольца. Все могло обстоять именно так, как рассказывал Жилин. Чертовски заманчиво оказаться в светлом и удивительном мире, где люди любят и уважают друг друга, где труд на всеобщее благо есть обязательная потребность человека. Наверное, там текут чистые реки, уничтожены границы и подлецы, нет дураков и ценятся три единственные вещи, которые стоит ценить, — ум, порядочность и красота.
Хорошо бы пожить в таком мире, меняя профессии и места пребывания. Увидеть звездный мир, к которому ты так стремился в детстве. Поговорить с Видящими Суть Вещей.
Поспорить с Комовым о вертикальном прогрессе и его роли в развитии человечества, посмотреть на то, как в этом прекрасном мире развивается общество, и понять, почему оно стало таким счастливым. Как здорово было бы побывать на Ружене и Рите, на Пандоре, написать проблемную статью о Гиганде, поработать на пути Странников, разобраться во взаимоотношениях негуманоидных рас на Саракше и Инфре Дракона.
