– Ребекка?
Она повернулась.
– Адам? – пораженно спросила она, указав на пустое кресло. – Ты пришел сюда пешком?
Ребекка включила лампу, висевшую рядом со скамейкой напротив парка на крыше, превратившись из силуэта в девяностолетнюю смертную. Как и во время их последней встречи, ее тело обрамляла поддерживающая конструкция.
– Ребекка, я хочу тебе сказать кое-что важное. Машины – Бартоломеус и другие – все время лгали нам.
Слова лились из него: это были не те вдумчивые, постепенно открывающие Ребекке правду, подготовленные слова, а резкие слова, полные боли, печали и гнева.
Ребекка слушала все почти десять минут, задавая то один, то другой вопрос, на которые Эвелин была готова ответить. Наконец она встала:
– Для первого раза информации слишком много, – сказала она. – Я хочу пить. Что думаете насчет кофе? У меня есть кофе из Амаззонии, из настоящих какао-бобов. Я скоро вернусь. Это не займет много времени.
Наполовину поддерживаемая опорными конструкциями, Ребекка прошла через парк на крыше и скрылась в жилом помещении.
– Кофе? – прошептала Эвелин. – Весь ее мир перевернулся с ног на голову, а она говорит о кофе. Тут что-то не так, Адам.
– Это ее реакция на неожиданность, – ответил тот, но через его сознание пронеслось сомнение, что она может не вернуться.
Но она вернулась, и не одна. С ней была женщина, с кожей, похожей на серебро, холодно-серыми бровями и ледяным взглядом.
– Мне очень жаль, Адам, – сказал Ребекка, хотя в ее голосе не было слышно никаких ноток сожаления. – Эта женщина, эта бессмертная… Ей каким-то образом удалось ослепить тебя ложью.
– Ослепить? – отрывисто повторил Адам.
Строй его мыслей нарушился. Каждая из них прыгала и танцевала, ища способ выйти наружу.
– Я говорю правду, Ребекка. Машины используют нас, украли у нас свободу. Они разрушили то, что было между нами. Помнишь, Ребекка? Мы хотели…
Она не дала ему закончить мысль:
– Пускай мы и остались смертными, но машины нам помогают. Когда нам что-то надо, они всегда тут как тут. Ты пренебрег их доверием.
Адам слышал от Ребекки ложь, которой сам недавно верил, и видел по холодному взгляду, что не может ей помочь сделать выбор между правдой и вымыслом.
Странно, но он подумал об орле, летавшем в тот день над плато Гималайя, которого он видел, ожидая, что Ребекка получит бессмертие. Он ощущал кристальную чистоту воспоминаний от тумана забытья. «Возможно, – думал он, – этот орел летал недостаточно высоко для Ребекки. Он не мог видеть горизонт своего мира, не говоря уже о будущем. Приехать к Ребекке было трагической ошибкой, которую уже не исправить, и она значила гораздо больше, чем личная неудача».
Эвелин достала из сумки предмет, и Адам с удивлением увидел, что это оружие, бластер, который она направила на Уранию. Но она не успела им воспользоваться, потому что ей в лицо ударила молния, такая сильная что Адам закрыл глаза. Когда он снова смог видеть, Эвелин лежала в траве рядом с кустом роз. Он подошел к ней, присел рядом и протянул руки.
– Она не умерла, – сказала Урания. – Я лишь выстрелила в нее снотворным.
Адам посмотрел на оружие, которое Эвелин держала в правой руке.
– Не делай этого, – раздался другой, более знакомый голос.
Адам поднял голову: из комнаты вышел Бартоломеус и встал рядом с Уранией.
«Они знали, что я приду сюда, – подумал он. – Так легко было предсказать мои действия, прочитать меня».
Он снова посмотрел на Эвелин, она лежала неподвижно. В один момент он спросил себя: что с ней будет. Он знал ответ. Знал, что ее ожидает.
Урания приблизилась и подняла оружие. Это был последний шанс, если шансы вообще были. Она повернулась к Бартоломеусу, не обращая никакого внимания на Ребекку, стоявшую в стороне.
– Вот доказательства того, что люди могут действовать безрассудно. Она могла убить другого человека.
– Она не направляла бластер на человека, – мягко возразил Бартоломеус, смотря на Адама. – А нас убить невозможно.
– Мне очень жаль, Адам, – еще раз проговорила Ребекка, и на этот раз в ее голосе и вправду было что-то похожее на печаль. – Бартоломеус поможет тебе снова найти правду.
Адам смотрел на нее глазами орла. Он увидел ее такой, какой она была на самом деле, без ореола самообмана и надежды. Напротив него стояла другая Ребекка – чужая, изменившаяся за шестьдесят лет полной лжи. Другая Ребекка, не та, с которой он плавал по морям на Земле, с которой планировал будущее сначала как бессмертный, а позже как Говорящий с Разумом, – той Ребекки больше не существовало. Она умерла, когда машины начали посылать ее к звездам.
Адам моргнул, и перед его глазами возникла Урания.
– У нас есть новое задание для тебя, – сказала она. – Но сначала…
Она протянула руку к мобилизатору и отключила нейронные стимуляторы.
Огонь внутри Адама погас. Его мысли, быстрые и проворные, как орлы, становились медленнее, пока не стали ползать, как черви в грязи.
Рухнувшее будущее
64
Туссен стоял посреди десятиметрового голографического изображения поля опыта, окруженный тысячами символов, собранных в длинные цепочки и нити. Он наблюдал, как вокруг него вращались и перешептывались голоса. Из базы данных интерфейса он строил изображение близкого и отдаленного будущего, основанное на точном анализе прошлого и настоящего. В поле опыта выстроились в линию шестнадцать фигур-голограмм Аваров, членов Комитета Огненной Земли, каждая из них не больше метра.
– Все меняется, – сказал один из них.
– В уравнениях становится больше переменных, – добавил кто-то другой.
– Ситуация на Земле изменилась. Вы знаете слухи? Кластер бросил вызов Венской Конвенции.
– Коммуникация нарушена. Мы получаем меньше информации.
– Мы не полагаемся на слухи, – сказал Туссен и указал на небольшую боковую нить, где появились новые символы. Она вращалась немного быстрее, чем другие. – Мы можем просчитывать развитие событий.
Его охватило странное волнение, и глубоко внутри он ощутил покалывание, которого не чувствовал уже много столетий. За все это время появилось что-то новое, и это было замечательно. Существовал один фактор, который раньше игнорировали.
Туссен поднял руку. Между его пальцами возник маленький светящийся фиолетовый треугольник.
– Эту информацию я получил от Эвелин, – сказал он. – Она касается войны, которую ведет Кластер против неизвестного врага.
Туссен хотел поместить маленький треугольник к основной нити, как следовало из последних расчетов. Он ожидал перегруппировки центральной линии. Война – событие со многими возможными последствиями, пусть это война и под чужим небом, в сотнях световых лет от Земли.
Туссен добавил новый символ к остальным. По основной нити прошла дрожь, которая затем охватила остальные цепочки символов. Туссен отстранился и смотрел, как десятки и сотни символов отделялись друг от друга, выпадали разноцветным снегом и исчезали незадолго до падения на пол.
– Что происходит? – раздался изумленный голос одного тысячелетника.
– Что это значит?
– Где центр нестабильности?
– Порвать нити причинно-следственной связи совершенно невозможно!
– Расчеты, должно быть, неверны!
Туссен ни минуты не сомневался в верности расчетов, из чего мог сделать только один вывод: происходящее здесь было результатом войны и выходило за пределы его возможностей. Не существовало пути развития будущего, который был бы более вероятен, чем другие. Что-то приближалось к Земле, неудержимое, как цунами, которое перемещается по Мировому океану, уничтожая просчитанные ранее варианты. Символы падали, разваливались и рассыпались до тех пор, пока не остался один вариант будущего – нить, тонкая и состоящая из немногих частей. Туссен посмотрел на нее. Верхняя часть олицетворяла новую Землю, где не было ни людей, ни Кластера, но было нечто распространившееся по всей планете, и не только по ней, но и по Луне, и по Марсу. Даже базы машин в поясе астероидов и среди газовых гигантов оказались затронуты. Принципиальное изменение коснулось всей Солнечной системы.
