Ознакомительная версия.
— Нет ничего страшнее, чем подопечный, поднявший руку на Наставника… — полушепотом сказал Пер. — Каким может быть его следующий поступок? Унизить женщину? Ударить ребенка?
— Врешь, скотина, — равнодушно сказал я экрану.
Но Пер меня не слышал. Сейчас, во всяком случае. Я находил мстительное удовольствие лишь в том, что позже он просмотрит запись. Наверняка меня снимают.
— По мнению врачей Ник Ример страдает от психической регрессии, вызванной амнезией, — продолжал Пер. — Он вернулся к эмоциональным реакциям ребенка. Но и это не оправдывает меня. Значит, слишком поздно я откорректировал те ненормальные стороны его личности, которые привели к беде. Импульсивность, нетерпимость, самоуверенность…
Я засмеялся. Может быть теперь детей станут отдавать в интернаты еще раньше?
— Я прошу наказания для себя, — произнес Пер. — Наказания… общепланетного порицания. Прошу снисхождения к своему ученику… перевода его на санаторный режим неопределенной длительности.
— Меняю санаторий на порицание, — сказал я. — Фарисей…
Наставник на экране склонил голову. Он ждал.
— Решение принято, — произнес женский голос. — Наставник Пер, ваша работа признана неудовлетворительной. Вам дается возможность искупить свою вину работой в интернате «Белое море».
— Спасибо, — прошептал Пер.
— Подопечный Ник Ример, ваше поведение признано асоциальным и опасным. Вам определен санаторный режим на неопределенный срок без права пересмотра решения. Вы имеете право высказать свое мнение, вас услышат.
Это становилось забавным.
— Вам не кажется, что вы все не правы? — спросил я.
— Общество не может ошибаться.
— Почему же?
— Ошибки — это отклонения личности от законов общества. По определению общество свободно от ошибок.
У меня появилось подозрение, что я говорю с машиной.
— А если неверны исходные определения?
— Вывод о неправомерности системы может быть сделан лишь при выходе за ее рамки. Вы находитесь в обществе, Ник Ример.
— Я нахожусь под замком, — ответил я.
— Вы все сказали?
Я немного подумал.
— Да, абсолютно все.
— Решение принято и доведено до всеобщего сведения.
Экран погас.
Как быстро и печально завершилась моя карьера Наставника!
Минут десять я ждал, потом, решив, что за мной придут нескоро, улегся поудобнее, и попытался заснуть. Разумеется, немедленно открылась дверь.
За мной пришли Ган и Таг.
То ли принято поручать конвойные миссии друзьям преступника, то ли никто из Наставников не захотел марать об меня руки.
— Ример, вставай, — произнес Ган. В руках у него было оружие. Маленький серебристый пистолет.
— Как называется эта штука? — спросил я, поднимаясь.
Гану было не по себе. Ему очень трудно приходилось. Вот только жалеть его, находясь в моем положении, казалось неестественным.
— Это мышечный релаксатор, Ример. Он используется в медицине при судорожных состояниях. Вызывает временное отключение мускулатуры.
— Как удобно, да? — я усмехнулся. — А знаешь, на моем кораблике ведь тоже не было оружия. Я пожег корабли не-друзей самыми мирными средствами…
— Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.
— Конечно. При таком количестве мирной техники…
Я прошел мимо них в коридор — Таг и Ган отступили, оказавшись за моей спиной.
— Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.
— Ты уже забыл мое имя, Ган?
— Ник, не надо, — попросил Таг. — Ты ведь понимаешь, что ограничен в правах.
— Да, наверное. Куда мне?
— На выход. И к транспортной кабине.
Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачных стен палат, с тщательно заправленными кроватками, мимо огромной, сверкающей белизной операционной, мы вышли в общий коридор, прошли к дверям. Под медным колоколом на входе застыл все тот же маленький мальчик. На меня он уставился почти со священным ужасом.
Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта на входе в интернат…
— Ри… Ник, обещай, что не попытаешься бежать.
— С чего это?
— Я не хочу пугать детей видом оружия.
— Хорошо, — согласился я. — Прячь.
— Я недалеко спрячу, — сообщил Ган.
Вот тут я начал хохотать. Да что же они, до сих пор играют в Регрессоров?
Так мы и покинули Матушкин Свет, трое друзей, один веселящийся, а двое еще обдумывающие шутку…
Мне было немножко жалко, что так и не появилась Катти. Было приятно, что не появился Пер. Где-то у кромки деревьев я оглянулся на здания интерната, и мне показалось, что за мгновенно помутневшим окном на четвертом этаже мелькнула фигура Наставника. Что ж, не будем прощаться.
Обратный путь к кабине показался мне короче. Уже стемнело, и Таг с Ганом старались держаться ближе, нервничали. Ну да, вдруг я рванусь в чащу, спрячусь, и буду ночами пугать детей, оглашая мирный парк воплями и звуками пощечин…
Хорошее слово — пощечина. Придумается же такое. Емко и обидно.
— Ник… — неуверенно сказал Таг за моей спиной. — Ник, ты слышишь меня?
— Да.
— Мы попробуем поставить вопрос о пересмотре решения. Через год, два. Если твое выздоровление пойдет хорошо.
— Что такое санаторий, Таг?
— Место, где лечат асоциальные наклонности.
— А как лечат?
— Я не знаю, Ник.
— Санаторий — он один, на всю Родину?
— Нет, конечно.
— Значит асоциальных — много?
Они долго молчали. Потом Ган сказал:
— Этого мы не знаем, Ник. Это не принято обсуждать.
— Хорошо живете, ребятки.
Кажется, кто-то из них вздохнул.
— Ты был не прав, Ник, — сказал Таг. — Ты поступил очень неправильно. Отвратительно.
— У меня будет время сменить мнение. Или укрепиться в нем. Вы станете меня посещать?
— Я не знаю, возможно ли это, — признался Таг.
— Ладно, захотите, узнаете. Найти-то меня сумеете?
— Твой санаторий называется «Свежий ветер». Мы запомним.
— Приятное название, — согласился я.
Сквозь деревья пробился слабый свет. Кабина мерцала, светился пластик, по нему скользили бледно-сиреневые всполохи.
— Мы любили в детстве приходить сюда, — сказал я. — Спрятаться в кустах, и смотреть на этот свет. И мечтать, что кто-нибудь прибудет в интернат, и с ним можно будет поболтать. Подставить голову под ласковую руку. А может быть, нас захотят навестить родители. Хоть это было бы совершенно нереальным событием.
Тишина за спиной.
— Ты вспомнил? — спросил Таг.
Ознакомительная версия.
