И в следующее мгновение все понял. Вокруг лежали батареи заполненных водой шаров. Гардемарины и кадеты в мокрой, прилипшей к телу форме швыряли друг в друга метательные снаряды.
— О Господи! Командир! — Все в ужасе застыли на месте.
Я решил сделать вид, что ничего не заметил. Иначе пришлось бы принимать меры, а мне этого не хотелось. Я уже повернулся, чтобы уйти, но передумал — в туфле у меня захлюпала вода. Я убавил свет так, что в ангаре стало почти темно:
— Вражеская атака, Вакс! Я не вооружен! Положение критическое!
Вакс среагировал мгновенно и бросил мне пару шаров. Я поймал и запустил ими в ближайшего гардемарина. Им оказался Дерек.
— Сдавайтесь! — Я угодил ему прямо в лицо.
Вскрикнув, он упал, отплевываясь ледяной водой. Я побежал на противоположный край, где стоял Рики, и начал подкрадываться к нему.
— А ну попробуй напасть на старшего!
Зато у Алекса хватило смелости запустить в меня шаром. И тут началась общая свалка. Все закончилось лишь после того, как запасы шаров иссякли. К этому времени гардемарины вместе с командиром налетели на двух несчастных кадетов, беспощадно бомбардируя их.
Задыхаясь от хохота, я прислонился к стенке в панике оттого, что не могу остановиться. Наконец взяв себя в руки, я бросил взгляд на ухмыляющихся гардемаринов:
— Допущено грубейшее нарушение устава! Приказываю вымыть помещение, дюйм за дюймом! Подтвердите приказ!
— Есть, сэр! — Все были в полном восторге. А я думал о том, как пройти в свою каюту незамеченным. Тогда я еще не осознал, что вышел наконец из депрессии и мог просыпаться по утрам пусть не с радостью, но зато без страха.
У меня вновь появился интерес к моим обязанностям.
Пилот уже в который раз попросил о встрече. Несколько месяцев я оставлял его просьбы без внимания, но теперь решил зайти к нему в каюту. Мы не встречались четыре месяца, и, увидев его, я был потрясен. Передо мной вытянулся по стойке «смирно» изможденный, со впалыми щеками и покрасневшими глазами человек. Я скомандовал «вольно».
Он облизнул губы:
— Так хотел поговорить с вами, а теперь не знаю, с чего начать.
Мне было не по себе. Он отвернулся и зябко обхватил себя руками:
— Командир, если мое положение не изменится до того, как мы причалим, для меня все будет кончено. Флот — это… Это моя жизнь. У меня ничего больше нет.
Он посмотрел на меня:
— Господи, вам не понять этого в свои восемнадцать. Но с годами все меняется. Звуки кажутся приглушеннее, краски теряют яркость, еда — вкус, запахи — остроту. То ли дело молодость, когда чувства бьют через край… — Он умолк, глядя куда-то в пространство. — Возможно, я не образцовый офицер… — Он сглотнул. — Далек от идеала. Не то что другие офицеры. Но к пилотажу у меня способности. И немалые.
Я кивнул.
— Управляя кораблем, я словно молодею. Приборы, двигатели будто оживают под моими пальцами. Да и я сам возвращаюсь к жизни. Вы только представьте себе, что значит для меня всего этого лишиться? Мне тяжело просить. И все же я прошу вас, командир!
Это было невыносимо. Я невольно вспомнил свой разговор с Роговым и сказал:
— Не надо меня просить, мистер Хейнц. Я вовсе не требую этого от вас.
— Я хорошо знаю свою работу. Умею водить корабль. Буду стараться изо всех сил… — Он не договорил. — Мне поздно начинать все сначала. Командир, ради Бога! Не дайте мне погибнуть.
— А как насчет протестов в журнал? И замечаний гардемаринам, чтобы не мешали вам своей болтовней?
— Высокомерие, — прошептал Хейнц. — Это не повторится. Вся моя жизнь — в полетах. — Глаза его блеснули. — Маневрировать, причаливать, прокладывать курс, вычислять координаты. Господи! Ничего прекраснее я не знаю.
— Вы во многом стали другим, мистер Хейнц.
— Я должен водить корабль, в этом — смысл моей жизни. Пожалуйста, командир, спасите меня! Я не стану ни во что вмешиваться, никого поучать, буду лишь исполнять свои прямые обязанности.
Я был тронут:
— Мы с вами недолюбливаем друг друга, мистер Хейнц. Тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, это не важно. Я восстанавливаю вас в должности и внесу ваше имя в график дежурств. Посмотрим, что будет дальше.
Он вздохнул с облегчением и, прикрыв глаза, прошептал:
— Спасибо. — К горлу подкатил комок. Мне было мучительно стыдно. Я сломал человека.
Через несколько дней нам предстояло выйти из синтеза для окончательной навигационной рекогносцировки перед прибытием на Надежду.
Времени оставалось в обрез, но, прежде чем сложить с себя полномочия, мне надо было еще кое-что сделать. Во время дневной вахты я собрал на мостике офицеров: главного инженера Макэндрюса, пилота, гардемаринов и кадетов. Все с любопытством ждали, что будет. Вакс Хольцер по моей команде вышел вперед и вытянулся по стойке «смирно».
— Дарла, запишите всю процедуру. — Огоньки на видеомагнитофонах засветились. — Я, командир Николас Сифорт, произвожу гардемарина Вакса Стэнли Хольцера в полномочные офицеры Военно-Космического Флота Правительства Объединенных Наций. — Вакс прямо-таки обалдел от радости. — И, милостью Божьей, присваиваю ему звание лейтенанта.
Итак, с Ваксом все в порядке, он стал лейтенантом, и никто не может оспорить этого факта, чего нельзя сказать обо мне. Неизвестно, утвердит ли меня командиром адмирал Йохансон. В настоящее время назначения, сделанные во время рейса, отмене не подлежат независимо от того, как отнесется к ним Адмиралтейство. Во время рейса власть командира на корабле абсолютна, и его решения не подлежат обсуждению. Самого же командира Адмиралтейство вправе сместить.
Вакс принимал поздравления, обменивался рукопожатиями с офицерами, во весь рот улыбался, и вид у него был самый что ни на есть дурацкий. На лице Алекса я прочел озабоченность. Еще бы! Ведь он теперь — первый гардемарин, главный в кубрике.
Новоиспеченный лейтенант приказал кадетам перенести его пожитки в каюту. Обычное напряжение спало. Все немного расслабились. Прежде чем разойтись, мы поболтали.
— Ну что, мистер Кэрр, собираетесь бросать вызов новому начальнику? — спросил я почти по-дружески. Он холодно посмотрел на меня:
— Возможно, сэр. Если представится случай.
Я сразу перестал улыбаться. Похоже, он до сих пор не может мне простить бочку. Да и простит ли когда-нибудь? Ведь я унизил его, а такие, как Дерек, этого не прощают.
Несколько дней спустя я вывел корабль из синтеза. Алекс, под бдительным оком пилота, рассчитал наши координаты, а также координаты, необходимые для последнего скачка. Мистер Хейнц был немногословен. Полученные результаты я тщательно пересчитал. День выдался для меня по-настоящему удачный. Не прошло и получаса, как я закончил расчеты. Все данные полностью совпадали. Мы снова вошли в синтез.
