— Почти. Жан, как это называется? Что ты себе позволяешь?
Голос мой звучал совсем не грозно. Ей осталось только «виновато» опустить глазки в землю, чтобы довершить разгром.
— Извини, сорвалась, — выдавила она, после чего красочно хлопнула ресницами. Все аргументы застряли в горле. А что тут скажешь?
— Но и ты меня пойми, — продолжила она, чтоб поддержать баланс, не перегнуть палку. — Когда тебе говорят: «Пойди туда, не знаю, куда, приведи то, не знаю что, в каком бы состоянии оно ни было»… Да еще когда у тебя первый за две недели полноценный выходной…
— Что, прямо из-под мальчика вытащили? — ехидно оскалился я, возвращая самообладание. Покраснела она только для вида.
— Ты же понимаешь, мы теперь хранители, выходных почти не бывает. Бесконечные вызовы, усиления…
Я понимал. Хранители — тоже люди, и у них своя цена за льготы и повышенное жалование.
Посчитав инцидент исчерпанным, взял ее под руку и повел вперед, по улице, куда глаза глядят. В караулящую нас машину сесть всегда успеем, пока же стоит просто прогуляться, проветриться, и заодно кое-что прояснить.
— К чему такая спешка? Соглашусь, из диаспоры абы кого не пошлешь, но кончить-то вам дать могли?! — усмехнулся я. — Куда мне деться-то до утра? Что за спецзадание такое?
— Ты хоть понял, где находился? — скривились ее губы в горькой усмешке, а в голосе проступили нотки недовольства. Недовольства не самой умной сеньоры, не считающей себя гением, увидевшей вдруг тупость, по сравнению с которой она сама — верх гениальности.
— Ну, как бы да, — пожал я плечами, сбитый с толку.
— «Как бы»? — поддела она.
— После твоих слов не рискую говорить со стопроцентной вероятностью. Ну, так в чем дело?
— Они — националисты, — мрачно выдавила она.
— Покажи мне в Альфе хоть одного русского с обратной стороны, который не был бы националистом? — парировал я. — Мы ведь тоже с тобой националисты, просто крайне умеренные. Потому, что умные. А они хоть и не настолько умные, но и не агрессивные. Так, песенки поют…
— «Песенки поют»! — перекривила она, губы ее презрительно скривились. — Они все на учете, Хуан! Все «не настолько умные», даже тихие! Любой, мечтающий об отделение сектора, или просто о большей автономии — враг режима. Любой, «поющий песенки» о свободе и патриотизме на чужом языке — подстрекатель. И режим борется с ними, как с врагами и подстрекателями. Это хорошо отлаженная репрессивная машина, ни дай бог попасть в ее жернова. И ты чуть не попал.
Я обалдело покачал головой. Впервые сталкивался с подобным вопросом, оттого многого недопонимал.
— Но почему сразу «враги», Жанн? Они же мирные ребята! Ну, пошумят у себя на кухне, что с того? Таких ведь миллионы!
— Вот именно, Ванюша, — усмехнулась она. — Этих — мало, несколько десятков. Но всего их — миллионы. Чувствуешь количественную разницу?
— Там тридцать миллионов человек, Хуан, — продолжила она разжевывать, видя, что я не в лучшем состоянии для мыследеятельности. — Почти треть населения планеты. И почти четверть промышленных мощностей, в том числе оборонных. И еще десять миллионов раскидано по латинскому сектору, «пятая колонна». Плюс те, кто служит в армии — таких, выходцев из сектора, уйма, и они вооружены. И если рванет — всей планете мало не покажется. Крови прольется столько, что жуть.
Потому они не могут рисковать, вынуждены гонять даже «тихих» и «совсем не агрессивных», дабы случайно не пропустить среди них «буйных», могущих натворить нехороших дел. У них нет иного выхода, пойми.
Я понимал. Но с пресловутым «как бы».
— Ладно, соглашусь, наблюдают. — И что? Это ж не митинг на площади Независимости! Причем тут я? Если Катюша думает, что они могут совратить меня своими идеями, переманить на свою сторону…
— Да разве в этом дело? — воскликнула она. — Хуан, там стукачи! Они занесут тебя в базы данных этой надзирающей машины, которые даже Лея не сможет отредактировать — слишком большой геморрой. Машина работает, и такое вмешательство королевы вызовет закономерный интерес некоторых заинтересованных личностей, которые спросят себя: «А зачем это ее величество удалила данные о принадлежности своего протеже к радикальным националистам?»
Если же не удалит, возникнут иные вопросы о твоей к ним принадлежности, но только позже. И это время настанет гораздо раньше, чем кажется, просто поверь мне, как старшей. Жизнь — быстрая штука, особенно обучение. След в любом случае останется на всю жизнь.
Я вновь покачал головой. М-да, об этом я не думал.
— Кто именно стукач, известно?
Она отрицательно покачала головой.
— Ни кто, ни сколько их. Известно только, что есть. Имеются наметки?
Я кивнул. Да, наметки были. И «этих козлов» мне стало немножечко жалко. Хорошие ребята, не заслужили такого отношения со стороны двуличной мрази в юбке. Двуличной, ибо такие как правило работают за идею, а не за деньги. Но сделать я ничего не мог — и так достаточно засветился.
Жанка улыбнулась и подбадривающее похлопала по плечу.
— Вот видишь! Ну что, не злишься? Что я так…?
— А на тебя разве можно злиться? — Я засмеялся, но смех получился какой-то хриплый. — Но на всякий случай, слушай свои ошибки. Первое, когда ты вошла…
И я пустился в пошаговое пояснение ее действий, давая полную раскладку с точки зрения заветов всех сеньор, обучавших меня женской психологии. Неожиданно поймал себя на мысли, а правда, если попаду в базы данных, кто и как со временем сможет этим воспользоваться? Хотя, это преждевременные раздумья, думать надо о «сейчас», а не о «завтра».
Видимо, эту мысль разделяла и Жанка, причем независимо ни от меня, ни от сеньоры де ла Фуэнте, вряд ли потратившей время на подробный инструктаж, как и о чем со мной нужно разговаривать. В Жанкином варианте ценность в импровизации, с нею домашние заготовки не сработают, а вставить мне по первое число она планировала и сама, без всяких сеньор свыше.
— Хуан, можно тебя вытянуть на откровенный разговор? — Лицо ее посерело, вытянулось, глаза опасно сузились.
— В чем же его откровенность? — усмехнулся я.
— В аргументах. Буду говорить обидные вещи.
— Валяй.
— Ты это… — Под моим веселым взглядом она сбилась. Я засчитал себе очко. Но быстро нашлась, коротко сформулировав:
— Достал ты всех уже, добрый молодец! Хуже горькой редьки! Ведешь себя как маленький, даже нам стыдно!
— Озвучь последнее высказывание поподробнее, пожалуйста, — попросил я, раздумывая над уровнем ее осведомленности относительно проводимой операции. Видимо, все-таки импровизация, не заготовка Лока Идальги. Но с другой стороны, не зря в народе говорят: «Если у вас нет паранойи, это не значит, что они за вами не наблюдают».
