- Только строго между нами, — наконец сказал он. — За Филлиной есть обитаемые планеты, это точно. О них нет абсолютно никакой информации, но что-то мне подсказывает, что через некоторое время у вас будет возможность познакомиться, так сказать, с первоисточником. Поэтому советую: будьте готовы ко всяким неожиданностям, смотрите в оба и не расслабляйтесь!
Восьмой час — Час Рассвета.
Здесь можно было немного расслабиться. Филиты, готовя экспозиции, призванные отразить их цивилизацию, избрали в качестве очередного сюжета строительство дома. Не величественного и помпезного дворца или храма, а обычного жилого дома, предназначенного для простых людей. Колонны, балки, перекрытия, стены с оконными проемами, выложенными из белого и розового кирпича, начинались внутри зала и продолжались на исполинской фреске. Там же были изображены стрелы строительных кранов и рабочие в синих спецовках и желтых касках. Кэноэ почувствовал, как он почти слышит их веселые голоса.
Именно такой, наверное, и должна была выглядеть нормальная жизнь филитов, которую он так и не увидел во время краткого визита на эту планету. Но от того, что он хотя бы чуть-чуть прикоснулся к ней, ему стало как-то спокойнее и радостнее на душе.
Лика Ранси словно лучилась изнутри тихой радостью.
- Все в порядке! — известила она. — Ребенок развивается нормально! Мне даже не надо ложиться на сохранение.
- Ну вот, видишь, все хорошо! — обрадовалась Рита Рэстан. — У нас в Гордане неплохая медицина, особенно, когда есть деньги.
- Ой! — сразу же смутилась Лика. — Я же ничем не могу тебе…
- Прекрати это! — решительно скомандовала Рита. — Денег у меня и так больше, чем я могу потратить. И вообще, спецназ своих не бросает! Тем более, что ты — жена друга Кена, можно сказать, почти член семьи!
Девятый час — Час Желаний.
В этом зале дизайнеры сделали кусочек пустыни. Гряды дюн, уходящие к затянутому желтовато-серой пеленой горизонту, редкая поросль сухих жестких былинок на вершинах барханов, торчащие из песка зеленоватые шары, мохнатые от множества колючек. Картина была грозной и чем-то завораживающей.
Так или иначе, выбор экспозиции был глубоко символичным. Ибо сказано в одной мудрой книге: «Подобной пустыне бывает та душа человеческая, кою иссушает неугасимый огонь неутолимых желаний»…
Старый рудничный поселок был давным-давно покинут. Бывшие улицы и дворы заросли кустарником, заборы были давно разобраны на дрова, крыши провалились. Мостик, когда-то переброшенный через речушку, рухнул от старости, и порыжевшие от ржавчины рельсы змеились прямо над зияющим проломом.
Тем не менее, именно это место несколько недель тому назад выбрал для жилья одинокий старатель, обосновавшийся в одном из более-менее сохранившихся домов. Он натаскал туда ящиков, тряпья и обломков мебели и сложил из камней очаг, а чудом сохранившаяся скрипучая колонка снабжала его чуть мутноватой, но пригодной для питья водой.
Целыми днями старатель копался в отвалах старого медеплавильного завода, выискивая в грудах шлака загрязненные примесями медные капли, оставшиеся от неудачных плавок. Медь была в цене, и его добычи, сбываемой в небольшом городке неподалеку, хватало на еду и дешевое горькое пиво местного заводика.
Имя старателя никто не знал. Этого невысокого щуплого мужчину неопределенного возраста в городке даже немного побаивались и считали его помешанным. Он никогда ни с кем не общался, но частенько говорил сам с собой, выкрикивая что-то несвязное визгливым голосом. А железный ломик, который он постоянно таскал, и нехороший блеск в глазах удерживали от стычек с ним местных хулиганов. На старые отвалы никто не претендовал — в округе хватало и более прибыльных занятий, поэтому старателя просто оставили в покое.
Наверное, если бы жители городка узнали, о чем думает этот человек, они бы окончательно убедились в его безумии. Одинокого старателя сжигала страсть. Он исступленно мечтал о том, что однажды груда шлака распадется под ударом его ломика, а внутри ее окажется золото! Настоящее, не поддельное золото, которое можно будет превратить в богатство, достаток, роскошь, а главное, — женщин, которых он тоже страстно желал. Правда, найти женщину в шлаковых отвалах он не мечтал — даже безумие должно быть правдоподобным.
На катера пришельцев, пролетевшие прямо над ним, он не обратил внимания. Они летали здесь часто и давно примелькались. Но что-то вдруг заставило его поднять голову, и он увидел, как из одной из летающих машин что-то выпало. Не помня себя, он бросился бежать к месту падения — ведь пришельцы могли потерять нечто ценное. Обогнув язык отвала, он продрался через кусты и… едва не споткнулся о женщину, лежащую у подножья осыпи. Вся покрытая темно-синей кровью, в разорванной и испачканной одежде, она все равно показалась ему невероятно красивой и желанной.
Сейчас его устроил бы, наверное, и свежий труп, но, наклонившись над инопланетянкой, он вдруг заметил, что она жива! Она рухнула с неба прямо на растущее над обрывом раскидистое дерево, ветки которого самортизировали удар, а затем, вместо того чтобы разбиться насмерть, скатилась вниз по мелкой осыпи.
Конечно, падение с высоты в несколько сотен метров не прошло для нее даром. Ее длинные волосы покрылись коркой из крови, перемешанной с пылью. Как минимум, одна нога и одна рука были сломаны, все тело было в ссадинах и синяках, но она еще дышала.
Бывший шар-лейтенант и бывший врач-травматолог Канидец сбросил с себя куртку и начал лихорадочно мастерить ношу для переноски. Если Единый в своей бесконечной милости решил таки послать ему женщину, пусть и чужую, дать ей умереть было бы непозволительной расточительностью.
Десятый час- Час Надежд.
А вот этот пейзаж Кэноэ узнал сразу. Планета Тэкэрэо, которую он покинул меньше трех декад тому назад, хотя, казалось, прошли столетия.
Жаль, что его обратный путь проходит мимо этой планеты. Было бы интересно побывать на ней еще раз, чтобы узнать, как идут дела у тех, кто там остался.
Солнце зашло, и на небе появилась луна. Она была почти полной, но совсем не казалась серебряной.
Поднявшись над лесом, луна заглянула в приоткрытое окно комнаты на втором этаже небольшого домика, стоящего на единственной улочке уединенного поселка. Там горела одинокая свеча, а за столом, пригорюнившись, сидели за бутылкой вина три одинокие женщины — Эрна Канну, Хеннауэрте Ленневере и Тья Рин Кай.
- Ну что, девочки, — Эрна решительно разлила остаток вина по стаканам. — Давайте напоследок выпьем за наших гулящих мужиков, где бы их сейчас ни носило! Чтобы они нас не забыли, а мы их не скоро забудем.
