Часть восьмая
Если Реликт разочаровал Калидрия, то меня — нет. Наши потери неуклонно росли, но в подземной темнице нерадивый ученик Калидрия наконец составил контрзаклинание. В неволе Реликт мог опробовать его лишь частями. Неделя за неделей он оттачивал их, не оставляя без внимания ни одной мелочи.
— Стоит наложить это заклинание, Калидрий узнает, — сказал Реликт. — Я должен быть уверен в успехе, ведь, если потерплю неудачу, второго шанса не будет. Калидрий изменит свои методы, и мы упустим единственный шанс.
— Делай то, что считаешь нужным.
Наконец Реликт объявил, что готов. Текст заклинания, сложный, как ноты камерной музыки, занял целую страницу. Начав его читать, останавливаться было нельзя. Малейшая ошибка, крохотная неточность — и все пойдет насмарку.
— Развяжите меня, — попросил Реликт. — Без полной свободы движений я не наложу заклинание правильно.
— Нож ему от горла не убирайте, — велела я Ланию, который спустился в темницу со мной.
Реликт медленно покачал головой:
— Нож мне помешает.
— Я должна тебе поверить? — спросила я. — Тебе же ничего не стоит бежать из подземелья, используя свою магию.
— В таком случае побег мой станет наименьшей из ваших бед, миледи. Рано или поздно граф Мордекс восторжествует, отчего мне будет не легче, чем вам. Выбора у вас нет — только довериться мне.
— Уберите нож! — раздраженно приказала я.
Реликт коснулся тонкой царапины, оставленной лезвием на горле. Тогда я поняла, что он не предаст. Время прочесть парализующее заклинание у него уже было, но он сдержался.
Реликт отвязал Призрачного Солдата от рамы.
— Это чтобы продемонстрировать силу заклинания, миледи, — пояснил он. — Иначе вы не заметите разницы.
— Это точно безопасно?
— Совершенно безопасно. Видите, каким доверчивым он стал? — Реликт поманил к себе Солдата, потом поднял руку, повелевая остановиться. — Слов моих он не понимает, но чувствует, что я не причиню ему вреда, по-моему, даже привязался ко мне. Я отношусь к нему куда лучше командира, который отправил его в бой.
— Ты готов прочесть заклинание?
Реликт вернулся к столу, убрал волосы с диких глаз и стал водить пальцем по строчкам, написанным мудреными знаками языка магов. Один раз его палец остановился, скользнул обратно по строчке, и в лице мелькнула неуверенность. Но вот он кивнул и стал читать дальше.
— Причин медлить нет, — наконец объявил Реликт. — Я готов.
— Тогда приступай.
Реликт на миг закрыл глаза, потом глубоко вдохнул и заговорил. Ни слов, ни жестов я не понимала, зато на Призрачного Солдата они, бесспорно, действовали. Тот задрожал, задергался в доспехах. Реликт так старался прочесть заклинание без ошибок, что вряд ли следил за происходящим. Когда он добрался до середины — я наблюдала, как палец скользит по строчкам, — Солдат рухнул на пол темницы и забился в судорогах, потом все сильнее и сильнее. Из-под доспехов послышался звук, похожий на шум сквозняка, гуляющего по дому. Солдата заколотило еще сильнее. Он вертел головой, сучил ногами — так быстро, что я едва успевала замечать. Реликт читал дальше. Когда осталась треть заклинания, припадок Солдата достиг апогея — он молотил пол руками и ногами, выл от боли — и пошел на убыль. Солдат дергался все реже и реже, а когда Реликт дочитал до конца, тот перестал шевелиться. Красный дым в глазницах исчез.
— Я закончил, — объявил Реликт, промокнул лоб рукавом и вздохнул с облегчением. — По-моему, ошибок я не допустил, а судя по состоянию Призрачного Солдата, и с формулировкой заклинания не ошибся.
— Солдат чувствовал боль, — проговорила я, расстроенная зрелищем, которого не ожидала, — непередаваемую словами агонию.
— Разве я обещал, что ему не будет больно? — спросил Реликт, протягивая руки, чтобы стражник их связал.
— А с другими что?
— Если заклинание составлено правильно и я не ошибся в расчетах, сегодня погиб не один Призрачный Солдат. — Реликт улыбнулся. Очевидно, предсмертная агония ложной души волновала его не больше, чем гибель мухи. — Миледи, подождем донесения главного стражника. Полагаю, новости вас обрадуют.
Я оставила Реликта наедине со стражниками. В ушах у меня так и стоял предсмертный вой Призрачного Солдата. Он еще долго не стихал.
Через десять ночей вернулись зеленые лазутчики. Они затащили меня в ярко освещенную комнату и снова принялись колоть иглами. Они и прежде вели себя настойчиво, но сейчас в их тайных действиях сквозило отчаяние, словно эта вылазка была принципиально важна.
— Абигейл, послушай меня, — сказал один из лазутчиков, склонившись надо мной с маленьким жезлом, светившим мне в глаза малиновым. — Ты в Палатиале. Это не реальность. Реальность за его пределами. Моргни, если понимаешь, о чем я.
Я моргнула, но лишь потому, что хотела обмануть лазутчиков.
Разумеется, лазутчики победили.
Все чаще и настойчивее вторгались они в мой мир. Понемногу альтернативная реальность белой комнаты выступила на первый план. После каждого их посещения она становилась все убедительнее и осязаемее. Зеленые лазутчики оказались не предателями, не агентами другой империи, а техниками и докторами. Медленно, с трудом, я поняла: то, что мне без конца долдонят, — правда. Я не принцесса из сказочного королевства, у меня нет сводного брата по имени граф Мордекс, я незнакома с чародеем Реликтом. Все это иллюзии, сотканные устройством, которое вышло из-под контроля и засасывает меня в свой фантастический мир.
Я Абигейл Джентиан, Горечавка, наследница славного семейства. Таких мастеров клонирования, как мы, на Золотом Часе не было и нет. Меня ждет большое будущее.
Но как тяжело расставаться со сказочным королевством и всеми его чудесами — возможностью не только управлять финансами, но и командовать чародеями, казнить пленных, посылать армии в атаку с моим именем на устах.
Палатиал тянул, манил, засасывал меня, даже когда я была за пределами зеленого куба. Сны возвращали меня в феодальную простоту его мира. Там настало время великих побед — мы уничтожили Призрачных Солдат и разгромили армию Мордекса.
О самом графе мы больше не слышали.
Много позднее, когда нейрохирурги (те же, которые лечили мою мать) объявили меня здоровой, выяснилось, что мальчишке повезло куда меньше. Его Палатиал — устройство, благодаря которому мы, не встречаясь, погружались в одинаковые иллюзии, — давал сбои еще похуже моего. Из зеленого куба извлекли улыбающийся, пускающий слюни овощ, и все попытки восстановить его когнитивные функции провалились. В итоге его вернули в Палатиал, подключив к игре на нейронном уровне. Лишь в зеленом кубе ему было хорошо.
Меня, к счастью, вытащили вовремя.
Так мне всегда представлялась моя жизнь. Отдельные ее эпизоды вызывают куда больше вопросов. Родилась я в большом, постоянно меняющемся доме на краю Золотого Часа. Большую часть моего затянувшегося детства у меня был приятель, который изредка прилетал поиграть. Я помню шаттл и роботов, спускающихся по трапу вместе с маленьким хозяином. Мальчишка был вредный, а вот имени его я не помню. Возможно, он даже являлся наследником конкурирующего семейства, а взрослые надеялись, что детская дружба приведет к браку. Не вызывает сомнений, что у меня был Палатиал, который со временем вышел из строя и затянул меня в свой мир.
По-моему, если подавлять воспоминание, с ним случится одно из двух. Либо оно останется подавленным, закрытым для осознанного и неосознанного воспроизведения. Либо, что куда вероятнее, подавленное воспоминание проявится иначе. Оно проникнет в другие воспоминания и подгонит их под себя.
Я вспоминала гибель Призрачного Солдата. В его крике звучала агония, подрывавшая мою взрослую уверенность в себе.
Мы совершили чудовищное преступление?
Если конкретнее: я его совершила?
Последним местом, где я побывала в ипостаси Абигейл (речь только о той ипостаси), стала лаборатория, где мы растили шаттерлингов, — огромная комната со сводчатым потолком, со сверкающими белыми балконами и лестницами, со штабелями баков. Если не считать гула устройств, подающих энергию, периодических звонков и писка контрольных приборов, в лаборатории было тихо как в могиле. Все стерильное, холодное, — казалось, это место смерти, а не создания чего-то связанного с жизнью и страстью. Людмила Марцеллин уже получила тысячу клонов самой себя. В этой лаборатории содержались девятьсот девяносто девять клонов Горечавки. Приготовили и тысячный бак, но он пока пустовал.
Людмила отправила свои корабли в космический войд, а сама решила остаться. Главным парадоксом ее авантюрной затеи стало то, что ей не следовало отлучаться с Золотого Часа, если она желает упиваться обожанием общества, ее породившего. Людмила утешалась тем, что ее клонированные копии с багажом ее воспоминаний, накопленных на момент последнего сканирования, полетят к звездам. Если все получится — по-моему, Людмила не сомневалась в этом ни секунды, — клоны унесут ее квинтэссенцию в необозримое будущее. В один прекрасный день клоны могут слиться в единое человеческое существо, которое назовется Людмилой Марцеллин, хотя настоящая Людмила к тому времени будет давно мертва и, наверное, забыта.
