Затем он язвительно добавил:
— На этой планете почти не было натуралистов. Ведь здесь вредоносная фауна.
Роуну было не по себе. В качестве старшего инспектора Колониальной службы ему не раз приходилось высаживаться на незнакомых планетах для обследования новых колоний, но в такую враждебную обстановку он попал впервые. Жизнь его зависела от прихоти нарушителя закона. Теперь он оказался втянутым в какую-то нелепую историю только потому, что механическая искровая сигнализация продолжала действовать после гибели тех, кто ее создал. Все его привычные представления изменились. Сам он остался в живых благодаря трем медведям и одному плешивому орлу. И даже если им удастся добраться до колонии роботов, вряд ли они сумеют справиться с ордой разъяренных сфиксов.
Да, все понятия Роуна о возможностях цивилизованного человека перевернулись. Роботы великолепно действовали по заранее намеченному плану, точно выполняя инструкции, но совершенно не были подготовлены к встрече со случайностями. Стоило им столкнуться с чем-нибудь не предусмотренным заранее — и они оказывались совершенно беспомощными. Цивилизация, создаваемая роботами, могла существовать только в среде, где вся жизнь протекала по намеченному плану, только там, где от роботов не могли потребовать ничего нового. Роун был испуган. Он тоже никогда не сталкивался с непредвиденными обстоятельствами.
Вдруг он обнаружил, что рядом с ним все время бежит Наджет. Медвежонок прижал уши и заскулил, когда Роун посмотрел на него. Роун подумал, что Наджет получает с воспитательной целью не больше ударов, чем он сам.
— Я тебя понимаю, друг, — сказал он грустно.
Наджет обрадовался. Он посмотрел на Роуна, надеясь, что человек поиграет с ним. Даже стоя на четырех лапах, он достигал четырех футов.
Роун погладил медвежонка по голове — впервые в жизни он приласкал животное, — и вдруг он услышал позади себя рычание. Мурашки поползли у него по спине. Он отпрянул от Наджета. В десяти шагах от него стояла Фаро Нелл и смотрела ему прямо в глаза. Роун почувствовал, как на лбу у него выступил холодный пот. Но взгляд медведицы был спокойным, и она рычала совсем не так, как тогда, на утесе, где Наджету грозила опасность. Немного погодя она равнодушно отвернулась и стала рассматривать какой-то предмет на скале.
Отряд продолжал свой путь. Теперь Наджет не отходил от Роуна. Время от времени от тыкался мордой ему в ноги и смотрел на него преданным, полным обожания взглядом, в котором отражалась вся сила внезапно вспыхнувшего чувства, свойственного ранней молодости. Роун устало тащился за медведями. Иногда он останавливался, чтобы приласкать Наджета. Теперь Фаро Нелл могла спокойно отходить от медвежонка. Казалось, она была довольна, что так надежно его пристроила и что он ей больше не докучает:
— Смотрите! — крикнул Роун Хайгенсу, — Фаро Нелл приставила меня нянькой к Наджету.
Хайгенс оглянулся.
— Шлепните его пару раз, и он вернется к матери, — сказал он.
— На кой черт? — рассердился Роун. — Мне это нравится.
Они продолжали идти вперед. Когда наступила ночь, они устроили привал. Боясь, что ночные обитатели Лорена могут слететься на огонь, они не разжигали костра. Но и в темноте было небезопасно, так как “ночные бродяги” с вечера выходили на охоту. Поэтому Хайгенс устроил заграждение из ламп, дававших слабый, сумеречный свет. Поужинав олениной, они легли спать. Однако спали только люди. Медведи чутко дремали и часто просыпались. Семпер неподвижно сидел на сухой ветке, спрятав голову под крыло. Потом как-то неожиданно наступила чудесная утренняя тишина, полная прохлады, и мир вокруг расцвел под лучами солнца, пробивающимися сквозь чащу. Они быстро поднялись и снова тронулись в путь.
Днем они вынуждены были остановиться на два часа, чтобы избавиться от сфиксов, напавших все-таки на след медведей.
— Эх, была бы у нас жидкость, полностью уничтожающая запах, — мечтательно сказал Хайгенс.
— А еще лучше такое средство, запах которого вызывал бы у сфиксов отвращение, — добавил Роун. — Ведь тогда люди смогут безбоязненно передвигаться по всей планете.
— Вроде средства против клопов, — рассмеялся Хайгенс. — Великолепная мысль, Роун, — можете гордиться.
Ночью они снова сделали привал и только на третий день добрались до подножия плато, которое издали напоминало горную гряду. Оно оказалось пустынным плоскогорьем. Их удивило, что так высоко над уровнем моря лежала знойная пустыня, в то время как котловина обильно орошалась дождями. Но на следующий день им стало ясно, отчего это происходит. Далеко впереди, на краю плато, они увидели гигантский утес, похожий на нос большого корабля. Хайгенс сразу заметил, что гора лежала на пути всех ветров и разрезала их, как нос корабля режет воду. Несущие влагу воздушные потоки омывали плато с двух сторон, и поэтому середину его палящие лучи солнца превратили в выжженную пустыню. Целый день ушел на то, чтобы подняться до середины склона. Семпер дважды во время подъема летал над большим скоплением сфиксов, которые бежали параллельно дороге-то с одной, то с другой стороны.
Их было великое множество — от пятидесяти до ста чудовищ в каждой стае. Хайгенс прежде никогда не видел столько сфиксов сразу. Обычно в стае их было не больше дюжины. Хайгенс вес время смотрел на маленький экран, отражающий то, что видел Семпер на расстоянии от четырех до пяти миль. Сфиксы длинной вереницей двигались вверх по направлению к плато. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лазурно-рыжих обитателей ада.
— Я с ужасом думаю о том, что эта свора может напасть на нас, — сказал Хайгенс. — И боюсь, что мы окажемся в незавидном положении.
— Вот здесь бы нам пригодился танк, управляемый роботами.
— Да, что-нибудь бронированное, — согласился Хайгенс — Даже один человек может уцелеть на такой станции, как моя. Но, если он убьет сфикса, все пропало. Он будет осажден, и ему придется долго просидеть в своей норе, вдыхая запах дохлого сфикса, пока этот аромат не улетучится. И ни в коем случае нельзя больше убить ни одного зверя, так как иначе придется сидеть в крепости до самой зимы.
Они карабкались по склону, который круто поднимался вверх под углом примерно пятьдесят градусов; медведи взбирались очень легко. Хайгенс не спускал глаз с пластинки.
— Ну и дьявольский подъем, — сказал он, отдуваясь, когда они остановились.
Медведи терпеливо ждали, когда люди отдохнут.
— А медведи у вас вышколены, Хайгенс. Я вполне понимаю Семпера, у которого не хватает терпения.
— Не я их вышколил, — ответил Хайгенс, внимательно рассматривая изображение на пластинке. — Это ведь — видоизмененная порода, и все их качества передаются по наследству. Люди на моей родной планете разумно учли психологический фактор, когда выводили новую породу. Им нужны были животные, которые могли бы драться, как дьяволы, жить вдали от родных мест, таскать тяжести и дружить с человеком, как собаки. Люди с давних времен делали попытку добиться необходимой степени физического развития у животных, обладающих высокой духовной организацией. Из этого должна была получиться какая-нибудь гигантская собака. На моей планете лет сто тому назад такой опыт решили проделать с медведями. Он оказался удачным. Первого медведя назвали Чемпионом Кодьяка, и он обладал уже всеми качествами, которые вы можете наблюдать у его потомков.
