– Господи! – вскрикнул я.
Джейсон уставился на меня, бледный как смерть.
– Среди них мог быть и ты, Никки.
– Поехали! – вскочил я.
– Куда?
– Домой!
– Постой. – Джейсон бросил в щель телевизионного компьютера монетку и начал дожидаться, пока автомат выплюнет дискету с записью сообщения.
– Быстрее! – Я выбежал из бара, отстегнул от перил велосипед, оседлал его и понесся вперед, что есть сил нажимая на педали. Слава Богу, пока на полную мощь работали ноги, мне было не до печальных размышлений. Через несколько минут меня начал догонять Джейсон.
– Стой! – крикнул он.
Но я, нагнув голову, продолжал крутить педали изо всех сил.
– Никки! Медленнее! Я сбавил скорость.
– Что с тобой? – пропыхтел Джейсон, поравнявшись со мной.
– Заткнись.
– Никки, почему ты плачешь?
Я толкнул его к обочине. Джейсон съехал с дороги, но не упал. Тогда я подъехал ближе, толкнул его сильнее, сам потерял равновесие, и мы оба повалились на мягкую траву, а вслед за нами и наши велосипеды. Выбравшись из-под них, я набросился на друга с кулаками. Он не был слабаком, отшвырнул меня, принял боевую стойку и яростно крикнул:
– Ну, иди ко мне, придурок!
Мы долго и остервенело боролись, наконец мне удалось положить его на лопатки, но он не сдавался, извивался подо мной, брыкался, вмазал мне кулаком в висок, ойкнул и заверещал:
– Ты сломал мне руку!
– Отлично! – злорадствовал я.
– Болван! В самом деле сломал!
– Покажи, – смягчился я.
– Слезь с меня вначале!
Не успел я встать, как он саданул меня ногой в желудок. Для «квитости», как он любил выражаться. Я сложился пополам, но Джейсон больше не нападал, так и лежал, словно раненый. Теперь его больше беспокоил «сломанный» кулак.
– Покажи, – простонал я, когда ко мне вернулось дыхание. Он нехотя протянул мне руку. – Можешь шевелить пальцами?
Он осторожно пошевелил.
– Могу, кажется.
– Значит, перелома нет, – поставил я диагноз. – Сможешь ехать?
– Если велосипед не сломан, – проворчал он. – Чего ты ко мне прицепился?
– Не знаю.
– А кто знает?!
– Извини, Джейсон, – потупился я.
– Ничего себе! Столкнул меня в кювет, набросился с кулаками, сломал мне руку, а потом делает вид, что ничего особенного не произошло! Одним извинением не отделаешься.
– Прости. – Я не мог разобраться в себе. В самом деле, зачем я с ним дрался? Ведь он мой лучший, мой единственный друг. – Я серьезно прошу прощения, Джейсон.
Он вдруг рассмеялся, словно солнце вышло из-за тучи после грозы. Такие резкие перепады были для него обычными.
– Тогда обними меня, – потребовал он.
– Я не гомик, Джейс, сам знаешь.
– Но ты мне должен. – Он протянул мне руку.
Я недовольно зарычал, поднял его за руку, осмотрелся – нет ли поблизости машин – и смущенно обнял его. Не дай Бог, кто-нибудь заметит.
– Теперь доволен? – буркнул я, поспешно отстраняясь.
– Сойдет.
Я осмотрел его велосипед. Кажется, порядок.
– Поехали быстрее домой, приложим лед.
– К велосипеду? – притворно выпучил он глаза.
– К твоему кулаку, обалдуй! – Тут я заметил его ехидную морду и сообразил, что он просто придуривается. – Когда-нибудь я убью тебя!
– Не сомневаюсь. Во всяком случае, попытаешься.
Дома отец хмуро читал сообщение с дискетки из бара. Джейсон сидел за столом, погрузив ушибленный кулак в воду со льдом.
– Понятно, Николас, – произнес отец, дочитав текст. – Ты из-за этого дрался?
– Да. Нет. Не знаю, – буркнул я, уставившись в стол.
– Я бы на твоем месте тоже расстроился. Ведь это лишний раз доказывает твою глупость.
– Глупость? – удивился я. – Что я сделал глупого?
– Ты роптал на Господа, подверг сомнению его мудрость. Помнишь, я говорил тебе, что ты поступишь в Академию, только если этого захочет Господь. Он уберег тебя от мук ада.
– Значит, Он погубил этих кадетов только ради того, чтобы научить меня смирению? – возразил я, не удержавшись от злых интонаций.
Отец влепил мне пощечину и прикрикнул:
– Богохульствуй со своими дружками, но не в моем доме!
Джейсон затаил дыхание.
– Да, сэр, – промямлил я, потирая покрасневшую щеку.
– Если бы Он собирался научить тебя смирению, то уж научил бы, не сомневайся! – сурово добавил отец. – Еще научит!
Я кивнул. Произносить в эту минуту какие-либо слова было небезопасно.
– Вечером мы помолимся за упокой их душ.
– Хорошо, – прошептал я.
Позже, после ужина, после домашних хлопот и молитв с отцом на сон грядущий, обретя уединение в сумраке своей комнаты, я встал на колени в кровати, привычно закрыл глаза и начал молиться по-своему. Прости, Господи, за то, что я сомневался в Тебе. Я ничего не понимал. Я и сейчас не знаю, зачем погибли кадеты и остальные пассажиры, но я благодарен Тебе за то, что Ты Спас мне жизнь. Я так хотел поступить в Академию. Что же мне теперь делать? Можешь дать мне другую мечту? Можно Тебя попросить об этом? Пожалуйста.
В полумраке я рассматривал свою комнату: китель с капитанскими нашивками на стуле, поцарапанный стол, окно, через которое я лазил мальчишкой. Как бешено тогда колотилось сердце! Еще бы! Преступить запрет отца! Но зато как восхитительно мчаться по ночному шоссе с Джейсоном на велосипедах! Весело шуршат по асфальту шины, ветер треплет волосы, светит луна…
Я осторожно встал, стараясь не слишком скрипеть пружинами, подошел к окну. Бог знает, где сейчас мой старый велосипед. Да и несолидно в моем возрасте лазить через окно. Я прошелся по комнате, провел пальцами по письменному столу. Ни пылинки. Значит, отец следит за чистотой и в моей комнате. Я сел за стол. Почему он такой маленький? Раньше как будто был больше.
Я выдвинул ящики. Карандаши аккуратно лежали в ряд. Старые листы бумаги с дурацкими рисунками. Папка, подписанная печатными буквами: «Документы в Академию Военно-Космических Сил ООН».
Через четыре дня из Академии пришло письмо.
«1 сентября 2190 года
Непредвиденные обстоятельства заставили приемную комиссию набрать дополнительное количество кадетов в Академию ВКС ООН. Сообщаем вам, что вы зачислены кадетом Военно-Космических Сил Организации Объединенных Наций. Просим вас уведомить нас о получении сего письма и прибыть 10 сентября 2190 года в Академию, графство Девон.
Лорон Э. Керси, начальник Академии».
Я закрыл папку, положил обратно в стол, встал на колени у кровати. Господи, помоги мне стать таким же невинным, как тот мальчик, который читал и перечитывал это письмо, пока каждое его слово намертво не впечата-лось ему в память; который поклялся учиться в Академии изо всех сил, чтобы достойно выйти из нее с офицерским званием гардемарина. Господи, этот невинный мальчик во мне умер. Я стал мстительным, лживым, я оправдывал собственные грехи, нарушал присягу, клятвы, приказы, врал старшим офицерам.
