— Садитесь, курсант. Нет, не сюда.
— А куда?
— В пятое кресло. Застегните манжеты.
— В манжетах нет никакой…
— Отставить, курсант. Застегните манжеты: ручные и ножные.
— Хорошо, хорошо…
— Воротник я зафиксирую сам.
Deja vu, вздохнул доктор Туллий, глядя на вихрастого блондина. Тот пытался умоститься в кресле; казалось, у блондина избыток рук и ног. Сколько таких сопляков прошло через руки доктора? Училище на Тренге, теперь — коллант-центр на Октуберане. И каждый раз одно и то же: «В манжетах нет никакой надобности!»
Как дети малые…
Блондин все еще возился, мосластые конечности торчали углами. Ну какой из парня курсант? Студент-третьекурсник взял «академку» ради искрящегося шанса стать коллантарием. Опять же, услуги центра бесплатные: инъекции, обучение, стол, крыша над головой. Если ты не из семьи банкиров — по молодости, считай, в пансионат угодил.
В акуст-линзах пела скрипка. Звук таял, растворялся в воздухе, отдалялся, превращаясь в едва различимое эхо; возникал вновь, наслаиваясь и множась. Скрипке вторило рассыпчатое серебро клавесина. Вторая из Осенних сонат Монтинелли, солирует Исаак Траверс, аккомпанирует Луиза Орре. Блондин морщился: музыка его раздражала, манжеты давили. Волосы курсанта торчали неопрятными слипшимися сосульками, как если бы он взмок после тренировки, а потом забыл принять душ и расчесаться.
Очередной писк моды.
В студенческие годы доктора Туллия был в фаворе «спэйс-гранж». Сейчас — «бласт-синт». В юности доктор тоже кривил рот, заслышав скрипку. Ничего, выздоровел. Классический фон при вакцинации одобрен комиссией, как «благотворно влияющий». А Сергию Туллию, главному разработчику новой экспресс-вакцины и комплексной методики ее применения, выдан карт-бланш на подбор репертуара. Терпи курсант, коллантарием будешь.
— Зачем меня пристегивать?! Я уже привык…
— Вы привыкли к «солдатчине». Сегодня у вас первая «офицерская». Поздравляю с началом конца. В смысле, с заключительной стадией курса. Потерпите, будет больно.
— Да я… У-й! Ни х-хрена себе…
— Я вас предупреждал. Расслабьтесь.
Нытик. Хвастун. Либурнарии на Тренге — те лишь нагло ухмылялись. Держали, значит, марку. «Как самочувствие? — Отлично!» Завалишь ты тесты, блондин. Завалишь, как карточный домик…
— Как себя чувствуете, курсант?
— Плохо…
— Не раскисать! Вы хотите выйти в волну?!
— М-м-м…
— Отставить мычание! Отвечайте: вы что-нибудь видите?
— М-м-м… Муть…
— Вас мутит?
— Вокруг муть… Белая.
— Это нормально. Что еще?
— Я.
— Что — я?
— Здесь. Я здесь…
— Один?
— Пять. Меня пять…
Губы парня шевелились, но слов было не разобрать.
— Что ты делаешь?
— А?! Мы стоим… Холодно…
Блондин содрогнулся всем телом, насколько позволили манжеты.
— Как стоите?
— Рядом…
— Рядом — или строем?
— Вроде, строем…
— Как именно?
— Двое… Еще двое… Один впереди.
— Держите строй, курсант.
— Я…
— Что бы ни случилось, держите строй. Вам ясно?
— Я… Больно! Доктор! Помогите! Больно!!!
— Строй! Держи строй!..
* * *
— Добрейшее утречко, доктор! Третье кресло, я помню! И манжетики пристегнуть. Как ваше ничего? Замечательно! Рад слышать. У меня? Вы лучше спросите, когда Спурий Децим Пробус жаловался на жизнь? Не слыхали? А я о чем вам толкую, эскулап вы мой золотой? «Не дождетесь!» — вот девиз старика Пробуса! Что у нас сегодня для души? Третий лютневый Ван дер Лосса? Надо же, как бойко! Тири-там-тирьям… О! Кстати! Знаете, что мне сегодня заявила моя соседка? Это вам не лютня, доктор, это медные тарелки! Фанфары! Вы только послушайте…
С первого раза, улыбнулся доктор Туллий. Тебя я запомнил с первого раза — в лицо и по имени-фамилии. Старик Пробус, ходячий монолог! Чтобы забыть такого, как ты, надо страдать амнезией в тяжелой форме. И знаешь, что я скажу? В твоем обществе я отдыхаю душой, особенно после визита нервного блондина.
Предыдущему курсанту доктор вынес вердикт: «Непригоден». Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. На парня было жалко смотреть. Блондин уже видел себя в космосе, бегал трусцой от звезды к звезде, и нате вам — с небес на землю! Согласно инструкции, Туллий подсластил горечь пилюли: государственная стипендия на время обучения в университете, преференции при устройстве на работу, налоговые льготы, индексация зарплаты, скидки в санаториях и домах отдыха… И, конечно же, строжайшее сохранение врачебной тайны. В личном деле блондина нигде не будет указано, что его психосоматика оказалась несовместимой с корсетными взаимоотношениями. Прознай сокурсники, что блондин с грехом пополам одолел курс «солдатчины», а на «офицерке» сломался — парня насмерть затравят насмешками. «Десятинщик», годный лишь для подчинения, не способный командовать другими! В коллантарии он собрался! В космос пешедралом!
Теперь курсант-неудачник получит возможность презрительно цедить через губу: «Ха! Три месяца халявы на казенных харчах, и вот: получите и распишитесь! Стипуха, льготы, жизнь в шоколаде! Скажете, оно того не стоило? Облом же с любым может случиться. Знаете, какой там отсев?!»
Доктор Туллий знал. Отсев на финальных тестах — коллант-совместимость и выход в большое тело — был колоссален, невзирая на успехи в прохождении корсетного курса. Это не являлось тайной. Империя была честна со своими гражданами. Скрывался только предварительный отсев тех, кто не дошел до финала из-за несовместимости психосоматики с корсетом. При поступлении в военные училища эту проблему выявляло детальное обследование, которое проходили будущие курсанты сразу после подачи документов, еще до вступительных экзаменов.
В отличие от училищ, коллант-центры широко распахнули двери для всех желающих. Такова была новая имперская политика.
Увы, подумал доктор, сам парень будет знать правду. Как ни распускай хвост перед дружками, а главное, подружками… Он-то стремился в коллантарии! У блондина было от рождения слабое клеймо. Надо проверить остальных. Если обнаружится закономерность…
— …представляете, доктор? Она мне: позор, приличный мужчина, с репутацией, не юнец задрипанный — и туда же! В десятинщики! Не стыдно вам, Пробус?! А я ей: душа моя, я что, в армию собрался? Я и в коллантарии не рвусь. Зачем мне этот космический геморрой? Возьму в корсет беднягу-тузика, приобщу к благам цивилизации — и будет мне славненькая икорка на хлеб с маслом! Три «П»: прибыль, почет, поощряется государством. Вы имеете что-то против государственной политики, душа моя? Гражданин и патриот откликнулся на призыв родины…
