Ознакомительная версия.
– Помолитесь, друзья мои, – дрогнувшим голосом вдруг сказал адмирал. – Молитесь за души тех, кто несколько минут назад превратился в пар, и благодарите бога за то, что мы вовремя ушли. Русские пошли ва-банк. Они применили ядерное оружие. Так что он нашей благословенной Англии осталась только выжженная земля.
– Думаете, они рискнули? – спросил Джек, не веря собственным ушам.
– А кого им бояться? – пожал плечами адмирал. – Я предупреждал этих глупцов, что дразнить русского медведя опасно. Но они назвали меня старым паникёром. Что ж. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Мы с вами здесь, а все эти умники развеяны пеплом по воздуху.
– Выходит, вы всё знали? – не унимался Джек.
– Предполагал, – покачал головой адмирал. – Я добился своей должности благодаря умению правильно анализировать последствия своих поступков, предвидеть ситуацию. Именно эти качества и спасли нас.
– Ну, значит, нам свыше предначертано продолжить жизнь вдали от тех мест, где родились, – философски протянул Джек, запуская двигатель яхты.
* * *
Почти месяц с того момента, как Матвей пришёл в себя, слились для него в одну сплошную борьбу. Борьбу с болью, с неподвижностью, с собственным телом, с распорядком дня в госпитале. На его упрямство регулярно бегали жаловаться врачи и медсёстры, но генерал Иевлев, отлично знавший причину такого поведения беспокойного пациента, только отмахивался от жалобщиков, обещая страшные кары тому, кто попытается ещё раз его побеспокоить из-за всякой ерунды.
Между тем упрямство проводника начало приносить свои плоды. Вскоре начали шевелиться пальцы рук, начали сжиматься кулаки, потом зашевелились сами руки. И это был серьёзный прорыв. Шевелить головой ему всё ещё было больно, но и здесь проводник проявил чудовищное упорство. Буквально воя от боли и не пытаясь прятать набегающие слёзы, он поворачивал голову из стороны в сторону, заставляя шею работать.
Глядя на его мучения, даже привычные ко всему физиотерапевты начинали останавливать проводника, беспокоясь, что излишним напряжением он навредит себе. Но Матвей в ответ только посылал их подальше, продолжая издеваться над собственным телом, словно наказывая его за предательство. Спустя ещё неделю начали шевелиться и ноги.
Вставать ему не позволяли, но Матвей и не торопился, помня слова врача о том, что упав, он может окончательно потерять надежду на возможность передвигаться. После очередного обследования и кучи анализов воротник с шеи был снят. Разглядывая в зеркало уродливый шрам на шее, Матвей мрачно скривился, тихо процедив:
– Ну, могло быть и хуже.
Осколок распахал мышцы шеи, порвав сухожилия и чудом не порвав аорту. Сшитые мышцы постоянно тянуло, из- за чего голова у проводника всё время была чуть наклонена влево. Но самое главное, что теперь он мог тренировать её постоянно. Принесённые медсестрой маленькие гантели стали его постоянными спутниками. Ещё через две недели Матвей попытался сесть. Темпы, которыми он восстанавливался, удивляли даже медиков. Но Лоскутов, отлично понимавший, что к чему, только пожимал плечами, с усмешкой ворча:
– Если бы он не встал, я бы сказал, что мне бойца подменили.
Он приезжал на базу раз в неделю, регулярно привозя от Даны короткие письма, которые Матвей с удовольствием перечитывал после отбоя. Так было и на этот раз. Вошедший в палату Лоскутов крепко пожал проводнику руку, передал письмо и, присев на край кровати, спросил:
– Как дела?
– Готов хоть сейчас домой отправляться, – решительно ответил Матвей.
– Поговорю с врачом, – кивнул генерал.
– Не верите, что я встану? – вдруг спросил Матвей, всматриваясь в лицо генерала.
– Очень на это надеюсь, – не стал кривить душой Лоскутов.
– Не бойтесь. Я не стану для неё обузой. Если не получится, сам уйду.
– Как это? В каком смысле сам? – растерялся генерал.
– Как все солдаты уходят, – развёл руками Матвей. – От пули.
– Не дури, – рыкнул Лоскутов, сообразив, о чём он говорит.
– Я не дурю. Я давно всё решил. Сидеть пнём и ждать, когда о тебе вспомнят, не для меня. Не мирное время, когда инвалидов с обычными людьми равняли. Сейчас даже кресло инвалидное не найдёшь. Обузой я не стану.
– Найдём. Лечись пока, а дальше план война покажет, – вздохнул Лоскутов и, поднявшись, ушёл.
Откинувшись на подушку, Матвей распечатал письмо и, погладив пальцами строчки, написанные ровным, округлым почерком, начал читать. Дана писала, что у них с Тейлой всё в порядке, что очень много работы, что она постоянно бывает в лечебнице у Роя. Пёс сильно похудел, но жив. Сердце работает ровно, зрачки реагируют на раздражители, но из комы он так и не вышел. А ещё она очень соскучилась и не может дождаться, когда ему позволят переехать домой.
Закончив читать. Матвей аккуратно сложил половинку стандартного листа, на котором было написано послание, и, убрав его под подушку, задумался. Он и сам очень соскучился по подруге, но больше всего его беспокоило состояние Роя. То, что пёс до сих пор не пришёл в себя, пугало проводника. Он и представить не мог, что будет делать, если вдруг Роя не станет. За прошедшие годы они стали единым целым, и теперь остаться без пса для проводника было равносильно инвалидности. Даже собственное состояние его не пугало так, как возможная смерть собаки.
Незаметно для себя Матвей задремал. Это был странный сон. Он словно оказался где-то далеко. Там, где никогда не было войны, где ярко светит солнце, а бескрайнее поле сливается на горизонте с небом. Матвей поднял взгляд, и долго-долго смотрел в бездонную синеву. Так хорошо и спокойно ему давно уже не было. Вдруг где-то на периферии слышимости ему почудился весёлый собачий лай. Из высокой травы выскочил крупный чёрный пёс и, радостно взлаивая, помчался по полю.
– Рой, – прошептал проводник, сразу узнавший этот голос и силуэт. – Рой!!!
Крик проводника разнёсся над травой, и бегущий пёс остановился.
– Матвей, – послышалось в ответ. – Матвей, где мы? Почему больше никого нет?
– Я не знаю, Ройка. Но мы должны вернуться. Нас ждут там.
– Вернуться куда? – последовал вопрос.
– В свои тела, домой, – растерянно ответил проводник. – Мы должны вернуться. Нас там ждут. Меня Дана, а тебя Тейла. И там ещё остались враги, с которыми мы должны разобраться.
– Здесь хорошо, – с сожалением ответил пёс.
– Да, малыш. Здесь хорошо. Но это не наша жизнь. Не наш мир.
– Наш мир? – переспросил Рой. – Тогда что это такое?
– Я не знаю, Ройка. Наверное, это наш сон. И мы слишком долго спим.
– Мне было больно, – неожиданно пожаловался пёс.
Ознакомительная версия.
