— Хорошо. Уломали. Признаю. Полное восстановление! Довольны? — Усмешка. — Вот ведь чертовки, даже меня, вредного старика, смогли уломать!
Он обернулся к своей ученице. Та скромно потупилась, улыбка так и лезла из нее наружу.
— Вы сами видите, колено восстановилось, несмотря ни на какие сроки. Глупо лелеять и трястись над нею еще месяц-два. Мы и так тормозили процесс, как могли.
Это была правда. Несмотря ни на какие угрозы кар небесных, эта сеньора отказалась разрешить мою… Более ускоренную подготовку. Дошло до вмешательства королевы, которая почтила эту обитель своим присутствием лишь ради этой проблемы. Выслушала обе стороны — ее и Мишель, после чего приказала привезти профессора. Да-да, получается, меня рассекретили — теперь он знает, что я за птица и где… прохожу обучение. Но королеву это волновало мало, ей нужен был эксперт, третейский судья, и она пошла на такой шаг.
Профессор изучал меня полдня, давал различные нагрузки, и в итоге выдал рекомендацию не спешить, несмотря ни на что. И как бы королева не хотела побыстрее усовершенствовать мою персону, она приказала следовать рекомендациям, а самого профессора стали привозить ко мне раз в три дня.
После этого они теперь уже вдвоем тормозили процесс моего официального выздоровления, запрещая давать нагрузки, которые, я чувствовал, давать мне уже можно. Хотя прошло каких-то два месяца вместо минимум трех запланированных. А то и четырех. И вот теперь час пробил — меня признают выздоровевшим и назначат график увеличения нагрузок на ближайший месяц. Но этим, скорее всего, сеньора займется в одиночку, без профессора — она лучше знакома со спецификой местной подготовки.
— Нет, рано. — Мы шли по коридору с Катюшей, с которой, если честно, я почти не пересекался все это время. Да, я получал тычки, удары и наряды, но в основном от других офицеров; она же, несмотря на статус куратора, «наказывала» меня всего пару раз, и то за вполне заслуженное. Памятуя о ночи в ее квартире, я позволял взаимоотношениям с нею выходить за рамки принятых здесь правил, но разрешить делать это на глазах у кого-либо постороннего она не могла.
— Все это была прелюдия, разминка. Мы ждали, пока заживет колено, потому занимались одной лишь дрессировкой. Ну, и ножи тебя метать немного научили, — усмехнулась она.
Я шел невозмутимо, с покерным лицом. Да, ножи покидать они меня заставили. За два месяца я перекидал их столько, что теперь почти всегда попадаю ими в яблочко, с любой позиции, с любой разумной дистанции, с любой руки. «Почти» — потому, что уровня Маркизы я не достиг, хотя честно пытался. Однако, для боевика мой уровень вполне приемлемый, это признала инструктор по метанию, а она тетка серьезная — ей сложно угодить. Это достижение, которым я гордился, и вывести меня из себя упоминанием пота на полигоне номер семнадцать у Катарины не получится.
— Прежде, чем мы начнем тебя раскачивать серьезно, по-взрослому, мы должны тебя обработать… НАШИМИ методами. Понимаешь о чем я?
Я усмехнулся.
— Откроете секрет своей подвижности?
— Кивок.
— Я думала, ты и сам уже обо всем догадался. Или спросил у кого.
— У вас тут спросишь! — Я про себя выругался.
Немного о текущей обстановке, сложившейся на сегодняшний день. Со мной НЕ РАЗГОВАРИВАЮТ!!! Никто из девчонок, кроме моего взвода. И хранителей взвода Камиллы, но те всего лишь подсказывают трудные моменты, как лучше сделать то или иное, и в основном по оружию. Да и пересекаюсь с хранителями я редко. Остальные не общаются со мной из принципа, чтобы соблюсти традицию.
Буквально за несколько часов до моего поступления по этому поводу здесь произошло собрание, на котором присутствовали все комвзводов. На нем было выработано следующее решение. Поскольку присяги мне не видать еще долго, я так и останусь в статусе «малышни», они станут считать меня достойным общения лишь после завершения пристрелки, когда со мной начнут заниматься на «мозговерте». То есть, когда я пройду стадию, на которой безболезненно могу вернуться домой. Теоретически, пока меня не обработают «мозговертом», я буду Хуаном Шимановским, просто активно позанимавшимся физически. После же стану Chico, Ангелочком — маленьким ангелом, обладающим способностями, приобрести которые на гражданке невозможно. А значит, и выход отсюда после этого для меня станет возможным только вперед ногами.
Конечно, девчонки не знали и не знают, что выход для меня закрыт и так. Если в моих жилах кровь семьи Веласкес, и если об этом многим известно (а после такого сумасшедшего приема мною должны заинтересоваться многие серьезные люди и чего-то нарыть), полноценной прежней жизни за воротами не получится. Благоразумнее всего мне самому не рваться наружу.
Но следствие того решения то, что все обитатели здешних пенатов мне улыбаются, раскланиваются со мной, некоторые даже здороваются, но разговаривать — табу. Соответственно, узнать о местных порядках, законах и традициях я могу только от девчонок взвода, которые так же разговорчивостью, окромя житейских вопросов, не отличаются.
Как я понял гораздо позже пристрелки, это был правильный ход, и вряд ли такое решение исходило от самих девчонок. Потому, что не только тринадцатому взводу нужно было дать время привыкнуть к виду моей мордашки, остальные в этих стенах тоже были от нее, мягко говоря, в шоке. Моим девчонкам помогали психологически, обрабатывали, и они постепенно привыкали, но как обработать психологически три сотни таких же оглоедиц, у половины из которых в отношениях с мальчиками тяжелые психологические проблемы?
Потому первое время со мной и не разговаривали, присматривались, имея за спиной веский аргумент — запрет. Для многих это была игра, но многим это время действительно пошло на пользу. И к моменту, когда я шагал с Катариной к «мозговерту», со мной свыклись, смирились, без ущерба чьей-либо психики. Но только после этого. Узнать о «мозговерте» же до него мне было просто неоткуда.
Впрочем, у меня были предположения относительно того, что это такое, уже давно. Все-таки я взрослый образованный человек, достаточно поживший за воротами, а не малолетний шкет, каковыми они попадают сюда, не имея о нейронном ускорителе никаких сведений, кроме слухов. Да-да, ускорение нейронных процессов, которым пользуются для подготовки пилотов-истребителей. Я давно подозревал, но у меня не сходилось слишком много деталей, достаточно важных, чтобы считать, что я ничего об их технологиях не знаю. Но без нейронного ускорения обойтись не могло — это к гадалке ходить не надо.
И это нервировало. Потому, что до четверти пилотов в летных училищах при подготовке сходит с ума. А многие делают это спустя какое-то время после службы, после выхода на пенсию. Именно поэтому жалование пилотов-истребителей самое высокое в вооруженных силах, лейтенант-истребитель получает, как флотский майор или сухопутный полковник. И именно поэтому конкурсы в летные самые низкие из всех военных училищ королевских вооруженных сил.
