– Вряд вам стоит что-то говорить! – Стивен поднял Спока и понес его в «Коперник».
Джим сердито посмотрел ему вслед. Им просто нельзя было сидеть здесь
вот так, открыто, пока мир-корабль дрейфовал все дальше и дальше от пространства Федерации. Нельзя сидеть и ждать, пока истребитель клингонов, позаботившись о Коронин, вернется сюда за ними. Если Империя может раскрутить хорошенькое дельце с одним офицером Звездного Флота, только представьте, что они могут сделать, имея в своем распоряжении четырех, причем один из них – капитан, участник недавних нашумевших событий.
– Мистер Сулу!
– Что? – сказал Сулу, отвлеченный Звездным Флотом, который крепко вцепился пальцами рук и ног в его волосы, ухо и воротник рубашки. – То есть – да, сэр?…
– Вы можете вести «Дионис»?
В этот момент Звездный Флот заехал рукой в рот Сулу, заглушив все
то, что лейтенант собирался сказать, – и что, как подозревал Джим, в итоге уже не имело отношения к кораблю Стивена. Наконец Сулу убедил Звездный Флот оставаться в обнимку только с его рукой.
Джим втайне порадовался, что животное прилипло к лейтенанту. При
виде примата у него мурашки бежали по коже.
– Я могу вести адмиральскую яхту, сэр, – сказал Сулу.
– Хорошо.
Войдя в переднюю кабину «Коперника», Стивен положил Спока на
кушетку, сделанную из раскладных сидений.
Лицо Спока, в бессознательном его состоянии, стало более спокойным, естественным, – и более уязвимым. Стивен поправил волосы Спока, так, что они снова приобрели свою обычную гладкую безупречность.
Спок утратил свой обычный вид собранного и подтянутого офицера Звездного Флота. С расцарапанной щекой, чуть приоткрывшимся черным глазом, с гладкими волосами, он стал похож на мальчишку, который не послушался родителей, велевших оставаться чистым и опрятным, потому что ожидаются гости, и вместо этого пошел играть с другими детьми в бейсбол, и получил мячом, а теперь пытается это скрыть. Стивен попытался улыбнуться ассоциации, но необходимость сосредоточить внимание властно повлекла его в вулканское состояние разума.
– Стивен?
Стивен поднял лишенный выражения взгляд.
– Вы можете помочь ему? – спросил Джим Кирк.
– Я попытаюсь, – сказал он холодно.
Капитан нахмурился.
– С вами все в порядке?
– Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз входил в глубокий транс.
Стивен переменился. Он оставил свою отчаянную установку
чувствовать так же свободно, как думать; он стал бесстрастен, холоден, отстранен. И он не чувствовал опасений по поводу риска.
Слияние разумов с поврежденным интеллектом опасно. Только этот опасный процесс может спасти Споку жизнь. Только вулканец может провести этот процесс. Я – по-прежнему – вулканец. Следовательно, я должен предпринять эту попытку.
Результатом этого логичного, рационального хода может стать двойная смерть.
– Стивен… – сказал Джим.
Стивен отвернулся. Он знал – понимал разумом, – что одно уверенное слово может умерить тревогу капитана. Но это слово было бы ложью. Шаг, сейчас невозможный – бессмысленное утешение.
Джеймс Кирк перестал существовать для Стивена.
Спок ослаб. Он исчерпал свои ментальные и физические ресурсы, пытаясь примирить воспоминания Алой со знанием, приобретенным им самим в течение жизни. Стивен мог чувствовать щупальца смятения, переплетающиеся и свивающиеся, и увлекающие Спока в темноту, словно сеть с грузилами.
Стивен приставил кончики пальцев к вискам Спока, дал согласие на боль, скорбь, и смятение, и глубоко вдохнул.
Он позволил своему разуму проникнуть через слои разума Спока. Стивен считал, что способность к слиянию разумов возникла у его народа в те времена, когда он еще не отстранил всякое доверие эмоциям, в те времена, когда близкая эмоциональная связь была залогом выживания в сложных природных условиях. Его собственный опыт слияния разумов помог ему понять и пожалеть о том, что вулканцы отторгли.
Перед Стивеном предстали воспоминания, – воспоминания Алой, переданные Споку. Их сила изумила его. Не удивительно, что они оставили Спока в таком ошеломлении и смятении. Стивен подумал, что не знает, пережил ли бы он сам прямой контакт.
Крылатые люди существовали ради интенсивности опыта. Они замыслили и создали мир-корабль на основе технологий, далеко ушедших от электронных и механических возможностей Федерации. Для внешнего, поверхностного наблюдателя их работа выглядела таинственной, словно не была плодом технологий.
Они поняли это так хорошо, что думали об этом не чаще, чем о дыхании. Им не было нужды думать об этом. И таким образом они освободили себя, чтобы сконцентрироваться на жизни и развитии разума. Стивен заколебался, завороженный даже вторичным, переданным через другое существо, отражением реальности Алой. Философия и воображение, реминисценции и фантазии, поколения историй, пришедших от ее предков, от поэтов мира-корабля; физика и математика настолько эзотерические, что они становились неотличимы от философии и поэзии: и все это, выраженное языком летунов, языком, в котором ни единое слово нельзя было перевести (он не использовал слова), но который Стивен чувствовал, что понимает, – каждым атомом тела и всеми фибрами души.
Стивен испытал восторг полетов Алой в грозу, боль удара молнии в крыло, ужас тысячеметрового падения, – до того, как она снова смогла перейти в восторженный полет.
И, наконец, – очень глубоко, Стивен почувствовал любовь и скорбь, которые были так полновластны, которые завладели Споком и неотвратимо повлекли его в дикий центр мира-корабля, куда крылатые люди отправлялись, чтобы стать молчаливыми, и чтобы исцелить себя, – или умереть.
Спок вплотную приблизился к смерти.
Когда двое крылатых людей начинали любить друг друга, их любовь охватывала весь спектр значений мира. Алая и тот, кого она любила, – они любили друг друга именно так, и любили сильно. Когда он умер, ее любовь обратилась в скорбь.
Алая преодолела свою боль и одиночество в течение своего долгого пребывания в тишине. Но она не забыла их. Ей никогда бы и в голову не пришло попытаться забыть.
Бедный Спок, подумал Стивен. Вулканцы заявляют, что контролируют все свои эмоции для того, чтобы изничтожить гнев и насилие, как будто гнев труднее всего преодолеть. Но это до смешного легко по сравнению со скорбью, по сравнению с любовью. А Спок очертя голову бросился в самую сердцевину этих чувств.
Стивен позволил себе углубиться еще.
Что- то когда-то вышло не так с его подготовкой. Он прекрасно затвердил урок: он совершенно справился со своими собственными эмоциональными реакциями. И все же, –когда он убрал их подальше, туда, где он больше не мог их найти, – с ним осталось желание их испытывать. Но Спок, который желал достигнуть совершенного, идеального контроля, которому почти всегда удавалось – хотя бы внешне – его поддерживать, – Спок и близко не был таким бесчувственным, как тот образ, который он являл миру.
