ни умом, ни обширным имуществом, ибо жизнь в простоте и праведности достойней хлопотной, полной суетою пустой жизни богатея.
«Не хочешь ли поговорить об этом с отцом?»
— Не-а. Не хочу. Мне именно твоё мнение интересно, потому как твоё положение удобно для суждений по теме. Ты ведь и вольным магическим зверем была, и вроде как проклятие разума тебя коснулось. Ты можешь судить… или нет?
«Ты и сам это можешь. Сколь понимаю я, это странное проклятие, которое можно назвать и благословением, не сразу клеймит ваш род. Младенцы человеков, как птенцы наши, не знают ни сравнений, ни сомнений, ни зависти. Едят, когда голодны, спят, когда сыты, орут, когда им что-то не по нраву. Вполне себе звери».
— Ты на младенцев не моргай, — Мийол отхлебнул из бутыли ещё немного. — Ты говори за себя. Прав Уленгин или нет? А верней — в чём он скорее прав, а в чём не особо так чтобы?
«Историю трудов его ты изложил, не поленился. Но вот историю причин, по которым сюда припёрся, умостил своё место-под-хвост-но-без-хвоста на спине Зунга и задаёшь мне вопросы, ты пропустил. Восполни недостаток, уже-не-птенец».
— Ага. Контекста хочешь, Эшки? Будет тебе контекст.
…даже если бы Ригар не помог с раскладыванием по полочкам, призыватель справился сам — да и чего там справляться-то? И так ясно: сравнительное безделье во время полёта способствует рефлексиям (которые не всегда полезны, тут Уленгин точно прав!). Более ранний совет отца, что подтолкнул выплеснуть накопившееся напряжение с помощью сочинительства, помог — но ведь и само сочинительство, и особенно публичное представление сочинённого дополнительно ездили по колее тяжёлых воспоминаний. Да, раз за разом возвращаясь к ним, Мийол словно бы старил их. Снижал накал переживаний. И уже во время перелёта из Даштроха к Баалирским рифам ощущал то, что Ригар называл катарсисом, а Эсхарий Ларенский — очищением.
Да, не отомстил.
Да, всего лишь выжил. И, кстати, вытащил аж двоих разумных вместе с собой.
Да, от воспоминаний о том, как пришлось добивать беженцев — практически своей рукой добивать, призыв ведь просто покорный воле инструмент! — в груди до сих пор что-то сжималось и переворачивалось. Без боли, но лучше бы с нею. Или не лучше. Или… но он выжил.
А для выжившего всегда есть будущее, выбор и надежда.
Проблема в том, что ситуация в настоящем тоже… м-да. Видимо, неспроста мучили его всю дорогу малоприятные предчувствия (накладывающиеся на воспоминания, чтоб им в Подземье провалиться, к нагхаас!). От предстоящих переговоров с Кордрен хорошего не ожидалось… но остальные-то? Рикс, Эонари, Севелад, Иривой? Небольшая толпа кланнеров, включая Финнирда ян-Стаглорен, и куда большая толпа местных… они-то ведь вроде бы на его стороне?
На практике оказалось, что они на своей стороне. А улетевший за лучшей долей Мийол для них — чуть ли не предатель.
Хотя скорее трус и дезертир.
Тонкие оттенки в вони рыбьих потрохов, фрасс!
Особенно обидным вышло столкновение с Риксом и Эонари. Да, именно так: не встреча — столкновение. По старой памяти они меньше сдерживались в высказываниях, меньше обращали внимания на разницу в статусе, и потому призыватель от них наслушался всякого.
Очень тяжело далось молчание в ответ на поток претензий. Необходимое, но… Мийол всё же нашёл моральные силы подождать. А потом ещё подождать. И ещё.
И только потом, когда пара друзей (всё ещё друзей?) пошла на четвёртый круг:
— Выговорились? Теперь моя очередь.
— Но ведь…
— Да что ты!..
— Теперь. Моя. Очередь.
И давление аурой для ускоренного вразумления, а также напоминания о реальности. Хотя применять это средство очень не хотелось, но для пущей эффективности…
Воин примерно пика пятого ранга и Воин, что ещё не добралась до пика второго, вполне предсказуемо прониклись и притихли.
— Знаете, как это выглядит с моей стороны? Ну, если и не знаете, то догадываетесь. Когда я улетел в Лагор, то собирался подготовить и засеять почву для всех нас. И семьи, и всей команды. И что-то я не припомню, чтобы тогда это решение кто-то резко оспаривал. Что ж: я подготовил почву и засеял её. Васька перелетела ко мне. Отец перелетел. А вы? Решили задержаться, так?
—…
— Я не стал настаивать: просто отписал, что в случае чего приму. Мне кажется, вы стали невольными заложниками того решения. Вцепились в наше местное хозяйство, поддались, может быть, на уговоры Иривоя… кстати, он уговаривал вас остаться? Припомните!
Рикс и Эонари переглянулись.
— Наверняка такое было, хотя не обязательно напрямую, — ощутив перемену атмосферы, продолжил Мийол. — Кто-кто, а уж Акула свою пользу и пользу Рифовых Гнёзд понимает… любой по-настоящему хороший торговец не может не быть политиком. Тоже хорошим. И его ставка сыграла: я же вернулся, причём не один, а с тремя другими подмастерьями. И с тенью гильдии Сарекси за спиной. Потому что было, к кому возвращаться. Друзья, команда — надёжный якорь.
Головы Воинов и их взгляды дружно опустились.
И призыватель смягчился. Даже без формального признания вины.
— Я пока ещё не знаю, как разрешится вся эта… ситуация. Но в любом случае то моё старое предложение остаётся в силе. Перебирайтесь в Лагор! Там для вас найдётся и место, и дело. И… в любом случае, даже если вы останетесь, я приму и одобрю любое ваше решение. И поддержу.
— А… — Рикс вскинул голову и открыто приобнял Эонари. С некоторым вызовом посмотрел в глаза командиру. — А это наше решение?
— Любое — значит любое, — Мийол кивнул. — Цепляться за старое я не стану… и, кстати, вам не советую. Как говорится, «передавишь — поломаешь».
— Именно поэтому ты притащил сюда двух своих любовниц? — куснула Эонари.
«Откуда?..»
— На тему любовниц мы поговорим потом, когда страсти поостынут. Или тебе не терпится вернуться в… мой комплект? — не удержался-таки призыватель.
— Нет! — страх, неуверенность и вина: Эонари.
— Нет! — протест и зарождающийся гнев: Рикс.
— Тогда отложим этот разговор, — примирительно. — Сейчас куда важнее иное. Как вообще тут с настроениями, нравится ли местным в тени Кордрен?
Перейдя к делам и переведя на новую тему собеседников, Мийол мысленно выдохнул.
Но…
Как ни крути, осадок от начала того разговора остался не самый приятный.
Встреча с Иривоем, подпёртым парой авторитетных скалогрызов и лидером гамачников, оставила смешанные ощущения. После доброго часа пустопорожней болтовни, собрав воедино во втором потоке мыслей все оговорки, нюансы, всплески эмоций и молчаливые жесты, призыватель посмотрел прямо в глаза Акуле и подытожил:
— А ведь вы уже всё рассчитали, мэтры. И сдались. Вас не интересует борьба, потому что вы полагаете попытки сопротивления бессмысленными. Удерживать пошатнувшийся баланс вы тоже не намерены. Я и мои спутники вам нужны всего лишь как хороший такой, длинный рычаг, который поможет отодвинуть от шеи удавку. Хотя бы на время. И… сторговаться с Кордрен на условиях получше. Я прав?
Общее молчание и отведённый взгляд Иривоя объяснили всё лучше тысячи слов.
— Превосходно, — саркастически подытожил маг. — Только вот что вы станете делать чуть позже, когда ваш живой рычаг и его группа поддержки улетит обратно? А мы улетим. Потому что тащить в гору мертвеца… не станем.
(К старой поговорке прилагалась соответствующая притча.
Некий человек завещал развеять свой прах с вершины горы, желательно в момент перехода осветления в день. И умер. Тогда старший сын того человека отправился на гору, чтобы соорудить костёр, средний, взяв тело отца, потащил его наверх. И лишь младший сын, увидев это, спросил: «Зачем вся эта суета? Дух отца нашего уже нашёл покой, а тело его — это всего лишь тело. Какая разница, где именно станет оно пеплом: здесь или у вершины? Зачем тащить в гору мертвеца?»)
Эти слова заставили Акулу возмутиться. Или просто сыграть возмущение:
— Приравняли нас к мертвецам?
— Вы отказались бороться. Вы — решили сдаться. Значит, вы… уже мертвы. Всех благ!
Мийол встал и вышел, не говоря более ничего.
И никто из оставшихся не призвал его вернуться. Никто не возмутился, не воспротивился, не указал на грубость жеста хотя бы формальности ради.
«Жаль. Очень… разочаровывает».
Но кратно сильнее разочаровали призывателя коллеги. Он пошёл им навстречу — один, без поддержки, даже Санхан не взял. А в итоге…
Зарг юс-Думартрен преимущественно молчал. Отстранился от происходящего. Ливире инь-Фалушмор замкнулась не настолько, но всё равно не особо пыталась сдержать высокомерие, столь свойственное её клану, и привычную спесь. Возможно, она считала, что ведёт себя изумительно благосклонно, снисходительно и просто, но привычки есть привычки: как говаривали
