могут убедительно объяснить, почему то-то и то-то сделать нельзя… и только дилетант, который понятия не имеет об этом, способен прийти и просто-напросто сделать «невозможное»?
– Достоин, говоришь…
«Это очень бледное слово для описания истины».
– …раз так, учи его. Учи хорошо, младшая Си. Будь ему полезна.
– По слову вашему и во благо Чарши, дядя Кемват.
– Ступай.
Никасси отдала одинарный харьятт на пристойные две секунды, развернулась и вышла.
В обители семейства у неё осталось ещё одно дело.
…звукоизоляция здесь всё так же отменна. Поэтому, пока адвансар идёт по коридору, она не слышит никого и ничего, кроме собственных шагов. Эту тишину можно спутать с молчанием склепа (а у них, разумеется, есть свой фамильный склеп; в последний раз она туда приходила четыре года назад, для обряда прощания с троюродным братом – и заодно отстояла положенные шестьдесят секунд у памятной таблички отца… совершенно пустое занятие: он мёртв дольше, чем она живёт – и знаком ей лишь по портретам; но непочтительность к символам непристойна и не подобает вис-Чарши, пусть даже ущербной).
Однако там, где бессилен слух, выручают иные чувства.
Никасси знает, кто суетится в детской – хотя грудничков не опознаёт: слишком редко возвращается сюда, слишком формальны её истончившиеся связи с кровной роднёй. Она также знает всех, кто сейчас занимается в тренировочных залах, отмечает присутствие на кухне младшей тёти по отцу и тройки слуг-поваров – Воины отличаются отменным аппетитом; чувствует волны эмоций из музыкальной и другие, расходящиеся от массажной. Сдерживаемую волей боль из семейной лечебницы тоже чует.
Но идёт мимо без задержек. Здесь нет тех, с кем она хотела бы перемолвиться словом – и тех, кто захочет говорить с ней самой без приказа.
Подъём по лестнице. Третий этаж, четвёртый – и, наконец, сад. Осенённый присутствием той, повидать которую также пристойно и подобает дочери вис-Чарши.
Женщина сидит в кадарском кресле перед лотком с настурциями: розовыми, оранжевыми, нарядно-алыми. На коленях у неё планшет, придерживаемый правой рукой, на планшете – лист бумаги для рисования. Простой угольный карандаш в левой руке неспешно скользит по нему, линия за линией проявляя чёрно-белый рисунок…
«Ни разу не использовала краски. Ни разу не нарисовала кого-то одушевлённого.
Ни одного готового рисунка не сохранила.
Закончит – оценит – сожжёт. Закончит – оценит – сожжёт. И снова. И снова.
И снова.
Бесконечный, бессмысленный цикл.
Кажется, она проводит здесь дни напролёт только для того, чтобы отпугивать родню от зелёного уголка с его живым уютом. Жаль, что…»
– …ты ещё жива?
Женщина задаёт свой вопрос, не отрываясь от рисования.
Её седые, поредевшие пряди острижены так коротко, как только можно. И не очень ровно. Её худощавое тело облачено в самый простой долгополый халат – чистый, снежно-белый. Её ноги не просто худощавы, а болезненно истончены.
Её костыли лежат справа от кресла.
Оставаясь на почтительном расстоянии в семь шагов, Никасси низко кланяется.
– Мои приветствия, старшая.
– … – карандаш скользит по листу. Может, с несколько большим нажимом, чем раньше. Но скорее – с тем же самым.
– У меня всё хорошо. Моё положение в гильдии Сарекси прочно, статус неизменен.
– …
– Рада сообщить вам, что я взяла личного ученика. Его имя Мийол.
– …
– Дядя Кемват… одобрил… это.
Карандаш на миг уходит в сторону. И останавливается.
– …ты ещё жива?
– Да. Я ещё жива. И я ещё приду тебя навестить… позже. Когда смогу… матушка.
Новый низкий поклон.
Младшая женщина разворачивается и уходит. Её шаги не быстрее и не шире, чем по пути в сад. Они ровно такие же. Выверенные, пристойные. Подобающие.
Но для себя самой Морозная знает: это не отступление. Это бегство.
Финал очередного бессмысленного цикла.
– Судя по твоему лицу, всё прошло… не очень?
– …
– Ладно. Наливай, садись и излагай.
Мийол проигнорировал и заварочный чайник с набором пиал, и стулья. Прошёл вдоль дубового стола, занимающего всю середину столовой, вперёд и назад. Развернулся, повторил. И лишь на третьей подобной эволюции заговорил:
– Поначалу всё пошло… ожидаемо. Я рассказал ей историю создания Призыва Подобия Артефакта. Самую суть: как мне – по аналогии с Призывом Волшебного Существа – пришла в голову идея о призыве зачарованных предметов; как я, отталкиваясь от неё, в порыве чистого вдохновения скомпоновал рунную формулу; как выяснял ограничения… и как потом Старик Хит удивил меня последствиями моего… творчества. Что гипотеза о подвале мироздания, который он назвал первичным планом и сердцевиной мира, принадлежит не мне – тоже рассказал…
Ригар долил себе чаю из заварника, отпил. Мийол продолжал ходить по столовой.
– А потом всё пошло наперекосяк.
– Как? – спокойный интерес.
– Я уже хотел сделать предложение, то самое, когда… эх. Глубокоуважаемая спросила, как широко разошлась формула чар. А когда я ответил, что её знают только ты, Васька и Шак – ну, и ещё она теперь – просто взяла и сказала, что запрещает нам всем впредь распространять знание о Призыве Подобия Артефакта. И ничего не ответила на вопрос, чем это вызвано.
– А ты решил, что адвансар Сарекси, почти втрое тебя старше, станет отвечать на вопросы нахального малька?
– При чём тут нахальство?! Раз уж она признала меня личным учеником…
– Личным, – акцентировал Ригар, перебивая. – Всего лишь. Тебя разбаловало общение со мной и со Щетиной, который тоже ещё тот анархист… был. Ты забыл, что личное ученичество – это, по Тарзию, лишь вторая ступень из трёх, не подразумевающая особой доверительности. И довольно односторонняя. Неравноправная.
– Но ведь…
– А ещё, – снова перебил отец, ещё строже прежнего, – ты забыл, что Никасси выше тебя по статусу в достаточной мере, чтобы отдавать приказы без каких-либо объяснений. Или возомнил, что пребывание на одном уровне с ней даёт тебе какие-то преференции?
– Нет!
– Тогда что тебя не устраивает?
– …
– Дальше что было?
– … – Мийол продолжал молчать.
Вот тут Ригар не удержался и немного напоказ вздохнул:
– Ты какую эпическую дурость упорол?
– Я перешёл к предложению. Про исследование глубинной структуры пространства, про опыты по подтверждению гипотезы Щетины. Сказал, что сам не потяну, потому что… а она даже не дослушала и запретила заодно всё это тоже! Даже попытки!
– Позволь мне угадать. Ты снова спросил её о мотивах. А когда не услышал ответа,
