бы вы ни были, надеюсь, вы не читаете это за обедом. Тех, кого всё-таки затягивало под колёса, я нещадно давил. Кости хрустели, автомобиль чуть подбрасывало, как это обычно бывает на неровной просёлочной дороге, а затем труп выкатывался из-под заднего бампера. Чуть более потрёпанным, чем он был до этого. И я ехал дальше, пока, наконец, не миновал то скопление заражённых на трассе и не выехал на чистую дорогу.
Думал ли я в тот момент, что мертвец, которого я давлю своими колёсами — это чей-то отец, брат, сын или муж? Сейчас я не могу отделаться от этих мыслей. Все те хищные зомби, которых я убил или покалечил по пути сюда — возможно, они просто больны? Может, когда-нибудь появится — а может, и уже где-то есть — какое-то лекарство, которое вернёт сыновьям, братьям и сёстрам, отцам, матерям и жёнам всех тех, кого они так сильно любили, и кто лишь на время утратил человеческий облик, сражённый неизвестной болезнью? Для вас, читающих это спустя годы после вымирания, это звучит, наверное, как беспочвенные страдания юного неженки, слишком близко к сердцу воспринимающего все эти пустяковые вопросы жизни и смерти. Да и я сам, если пораскинуть мозгами и включить разум, понимаю, что никакого лекарства нет и не будет, и что телесные оболочки всех этих людей — лишь искусный камуфляж, под которым скрываются самые настоящие животные, если не сказать монстры. Но чувства… От них не отделаться. В моменты таких спонтанных воспалений совестливости и пустопорожнего самоедства я думаю героях военных конфликтов, которых в нашем былом обществе было принято чествовать. Они убивали не оживших мертвецов. Они убивали — и точно знали, что убивают — живых людей, которых сами же сознательно расчеловечивали. И сентиментальность не застревала горьким комом в их горле, когда они садились писать свои мемуары. Относительно какого-нибудь божьего одуванчика, вегана, ни разу в жизни не обидевшего и мухи, я — та ещё мразь. Но относительно… Словом, многое в нашем мире всё ещё относительно. Жаль, что цивилизация наша так и не успела достучаться хоть до какого-нибудь абсолюта прежде, чем погибнуть.
Дальше до поры до времени дорога была гладкой. Редкие аварии, которые приходилось объезжать, иногда — заражённые, которые не успевали и среагировать на шум мотора моего автомобиля прежде, чем меня уже и след простыл. Ехал я аккуратно, но старался сильно не сбавлять скорость, чтобы ненароком не остановиться, засмотревшись по сторонам. А посмотреть там было на что. Знакомые улицы, исхоженные вдоль и поперёк ещё в детскую и подростковую пору, превратившиеся в нечто зловещее. Зияющие дыры, на месте которых раньше были окна первых этажей в жилых домах. Возможно, работа мародёров, а возможно — следствие других обстоятельств. Там, где люди, столкнувшись с бедой, упорно оставались жить, дыры были либо заколочены, либо завалены чем попало. Огромные витринные окна первых этажей бизнес-центров, новых жилищных комплексов или исторических доходных домов? Ха-ха. Исчезли как класс, уцелев только в тех зданиях, которые были захвачены стихийно возникшими группировками вооружённых и очень опасных людей, вроде тех, что отбили себе Радугу — вот, что сталось с этими огромными витринными окнами.
Когда я проезжал мимо очередного кольца на главной дороге, на глаза мне попался баннер с рекламой, пожалуй, самого известного в городе охранного предприятия — Стар-К. Их реклама была буквально везде, и наш район, из которого, миновав то кольцо, я выехал, не был исключением. Конечно, у них были и конкуренты: мелкие сошки, пытавшиеся занять своё место в тени гиганта и предложить свои частные охранные услуги хоть кому-нибудь жалкими пятнадцатью символами в бегущей строке по местному телеканалу. У мелких сошек тоже были свои названия: такие запоминающиеся наименования как… Ну, надеюсь, в этом месте вы уловили мой сарказм, и мне не нужно и в самом деле перечислять все эти ничего не значащие для рядового горожанина наименования. К чему я это всё? Вспомнил вдруг и подумал: наверное, со временем у всех этих группировок мародёров, захвативших чужую собственность и жирно устроившись на её территории, тоже появятся свои названия, какие были у частных охранных предприятий, частных военных компаний и всяческих подобных организаций. Города — даже такие загибающиеся, вымирающие и отравленные радиацией города, как наш — будут поделены на сферы влияния между группировками, у каждой из которой будет своя штаб-квартира. Ею, скорее всего, будет первое захваченное ими здание. В честь прежнего названия этого здания они, наверное, и станут себя величать. Как в этой связи назовут себя те отморозки, что сейчас живут в Радуге? Трудно предположить. Одно знаю точно: им придётся очень сильно постараться, чтобы название их вселяло ужас в бандитов по соседству.
Чем дальше к центру, тем более гладко проходило моё путешествие. Как я уже упоминал, наш район — эта задница мира — и сытый центр города, который, продолжая первую метафору, можно назвать желудком, были связаны толстой кишкой автотрассы и улицы вдоль неё, в официальной топонимике именовавшейся «трактом». Похоже, наши отцы-основатели и градостроители и впрямь вдохновлялись строением пищеварительного «тракта», когда набрасывали первые планы города много лет назад. А может, это я — неуч, не знающий исконного значения слова «тракт». Можете поправить меня где-нибудь на полях этого дневника, оставив там какую-нибудь едкую, язвительную заметку с вашими умными уточнениями. А потом вырвать эту страницу, свернуть трубочкой и засунуть в одну из оконечностей вашего «тракта». Что это будет за оконечность, и что это будет за «тракт» — решать вам. Мне без разницы: если вы читаете это, значит, я уже мёртв. А пока жив, я, с вашего позволения, продолжу свою мысль.
В общем, автотрасса была прямой как струна, с редкими заворотами, подъёмами и спусками, встречавшимися на пути. Со стороны пешеходов выход на неё почти на всём протяжении был ограничен: исключение составляли только автобусные остановки и места, где трасса соединялась с мелкими улочками перекрёстками или кольцами. Словом, ехать по ней было одно удовольствие: мертвецы встречались только на пешеходных дорожках по бокам и не представляли собою препятствий для моей бело-красной ласточки. Из других преград были разве что редкие брошенные тачки, автобусы и маршрутные такси. Салоны брошенного общественного транспорта — а точнее хаос и бардак, оставленный в них — хранили в себе память о первых днях конца света. Где-то — испачканные кровью окна, где-то — сломанные спинки кресел, где-то — выбитые аварийным молотком стёкла. Кое-где — закрытые пассажирские двери и настежь
