оказалось — правильно сделал. Все равно б ничего не получилось. Нет, можно, конечно, было б
наплести, что магазины утеряны в ходе кровопролитного сражения (
Немец-то реально два магазина в болоте утопил), но это тоже некрасиво… А выгоды чуть. Нехай подавятся. Если что — я у Князя их ещё сторгую на что-нибудь.
А потом была доставка газогенератора к нам. Князь расщедрился и выделил технику под перевозку — воровайку с неплохим краном. И, пока я рулил впереди этой самой воровайки, указывая ей дорогу, у меня в голове крутилась одна и та же мысль. Вот, мол, н а эту кучу полу-ржавого железа, да на пяток трофейных автоматов я и сменял жизни двух девчонок. Они пережили эпидемию. Потеряли всех родных. Худо-бедно устроились в новом мире. Нашли в себе скрытые до времени таланты и смогли стать реально необходимыми специалистами. А я обменял их на генератор…. Очень, знаете ли, пессимистичные мысли. И никак от них избавиться, главное, не получалось.
Но, если вы решили, что я поддался рефлексии, то вы ошиблись! Да, настрой был мрачный. Но, вместе с тем, не упаднический, а, скорее, наоборот. Во мне просыпалась упрямая злость. Эдакая мрачная решимость идти до конца. Да, погибли дети. Ещё одни. Те, за когоя́отвечал. И, увы, уже далеко не первые. Даня, Эля, Светик… Теперь вот Вика и Птица. И я уверен, что будут и ещё. От этого никак не отвертеться. Если только не сказать: «Да, я не могу так» и трусливо слиться в отшельники…
Но не смогу же! Есть сотня детей, доверившихся мне. Пошедших за мной, и уйти — это значит предать их всех. Ведь из них нет никого, кто мог бы потянуть управление такой группой. Всё-таки уникумы типа Князя или Гвоздя реально единичны. Некому тут сменить меня. И, значит, нужно прекращать наматывать сопли на кулак, а собраться и идти дальше. Зло и неподкупно спрашивая с самого себя: «А всё ли возможное я сделал для анклава сегодня?» И с других спрашивать так же. Добренькие люди не могут быть хорошими политиками. Нет. Сколько история примеров приводит, что сильный лидер может быть недостаточно образован, груб, жесток, но его всё равно будет любить народ. И, в то же время, без дураков- добрый, но слабый правитель приведет страну (да и собственную семью) только к кровавому хаосу и гибели (Николай второй в этом самый яркий пример.)
Так что, если я добр, то мне просто необходимо стать жёстче. Больше требовать с остальных. Прекратить эту вольницу и вольнодумство. И только так я смогу снизить количество погибших в будущем.
Ну а дальше, стоило выгрузить газогенератор на заранее подготовленную для него площадку (мы ж готовились, да), как уже пришло время лететь на совет к Князю. Ну на трибунал этот. Время-то как летит… Время-то уже к вечеру! Надеюсь мы там надолго не задержимся и у меня ещё останется время собственное совещание провести.
У Князя собрались практически тем же составом, что и перед началом операции. Ну только капитанов Князевских не было. Корня, Пирата и Сафрона на совещание не пригласили. А вот интеллигентный Фарик, представитель Старика от КМЗовцев был. Как и Медведь с Хрустом (последний, кстати, баюкал перевязанную руку в косынке на груди. Видать не так просто дался штурм, все-таки, как говорили.) Был и Мельник с кем-то из своих генералов.
И был так же ещё один новенький. Примерно мой ровесник, скромно засевший в уголке и старательно не отсвечивающий. Впрочем, его представили. Это был Тимур — один из бригадиров Колеса, вовремя понявший к чему идет дело и продемонстрировавший явное желание договариваться. Ещё до падения Колеса, что важно. Что и зачлось ему. А, так как, особых зверств за ним не нашли, то Старый Просвет было решено оставить ему. Он и так де-факто там всем рулил. Да, признавал власть Колеса, но всяческие бытовые проблемы решал сам. И, как оказалось, неплохо выполнял роль тамошнего руководства.
Вот с утверждения его на должности руководителя Старого Просвета и начался тот трибунал. Его, кстати, и утвердили первым делом. И, вроде как да, формально независимого, но под патронажем Мельника. «Это — как у нас с Шишей,» — не преминул заметить Князь, — «он, вроде как, вольный барон, но на территории княжества». Я равнодушно проголосовал за его утверждение. Это — явно не моя головная боль. Если б Князь хотел чего другого, он наверняка бы предупредил заранее. Так что тут я ничем не рискую.
А вот дальше пошел самый животрепещущий вопрос: Что делать с пленными? Нет, понятно, что освобожденные бакланы и девки переходят под юрисдикцию Мельника (ну и Тимура, те, что в Старом Просвете проживают). Но что делать с пленными Колесовцами- то? Тем паче, что это — самые старшие и, потому, самые ценные кадры (хотя бы в качестве рабочих на тяжелых работах). Тем более, что их не так много и осталось-то…
Ну, считайте сами: У Колеса, вместе с ним самим, было в строю 42 человека. 5 бригад. Одна бригада во главе с Тимуром полным составом перешла на сторону союзников. Минус восемь. Осталось 34.
Ещё восьмерых вместе с бригадиром Фиксатым положил я со своими ребятами. Да еще четверо наших пленных (вот их-то я никому отдавать не собирался. Ценность этого приобретения я понимал прекрасно. Хрен они у меня их выцарапают!), итого ещё минус двенадцать. Осталось 22.
Пятеро, во главе с бригадиром Станком, полегли во время стычки на трассе. Да еще двое во время штурма самого Просвета. Итого: минус семь. Осталось 15.
Сам Колесо, Мясник и еще двое их рядовых бойцов сумели вырваться и ускользнуть из кольца (как бы проблем нам всем потом не создали.) Минус четыре. Осталось 11.
Вот судьбу этих-то одиннадцати, во главе с самым первым и самым приближенным из бригадиров, Морозом и предлагалось нам решить на этом совещании.
— Предлагаю высказывать свое мнение по данному вопросу, — закончил Серый свое выступление (ну да, штатный контрразведчик Князя и зачитывал все эти цифры в своем докладе. Чем-то он мне моего Башку напоминает. Хотя старше и работать с людьми умеет явно лучше. Но вот эта страсть к ненужной деталировке….)
— Я предлагаю начать с нижних чинов, — подхватил Князь. — Самым младшим сейчас, разумеется, является Тимур, который только что получил, собственно, право голоса на совете. С него и предлагаю начать.
С этим никто спорить не стал. И Тимур покраснев поднялся.
— Я предлагаю не
