оставалось в обрез. Коннер двинулся туда, где, как он считал, должен был быть его брат, и нащупал тело. Он схватил Роба, не почувствовав, как тот хватается за него в ответ, вообще не ощутив в нем жизни, но у него не было времени об этом размышлять, как и о чуде, каковым оказались ботинки, или о дайвере рядом — только о том, как добраться до кровати. Он тащил Роба за собой, как какую-то добытую находку. Еще одно тело. Кто-то на кровати. И этот кто-то пошевелился.
Коннер на ощупь понял, что это его мать. Живая. Что-то лежало у нее на коленях. Он не ждал, не думал, у него уже не осталось воздуха ни на единое биение сердца. Он из последних сил толкнул песок вверх, уплотняя его над головой, вновь почувствовав себя в том гробу, который устроил ему Райдер, пробиваясь наверх, сквозь потолок на третий этаж. Темнота. Рыхлый песок. Свет. Тусклый, но свет. А потом воздух. Затхлый чердачный воздух. Восхитительный воздушный карман. И Коннер, окончательно обессилев и давясь песчаной крошкой, лишился чувств.
46. Погребенный народ
Коннер
Вряд ли он долго пробыл без сознания. Он очнулся на движущейся груде песка. Рядом его мать прижималась губами ко рту Роба, раздувая дыханием его юные щеки, и с волос ее сыпался песок, покрывая лица обоих.
Песок под ними опускался, кружась в утекающем куда-то вниз водовороте. Над головой слышался непрекращающийся треск древесины. Казалось, весь мир пришел в движение, как и «Медовая нора». Сквозь свежие трещины в стене бил свет. Беспорядочно громоздились бочки и ящики, сдвинутые в сторону, когда Коннер толкал свою семью наверх сквозь потолок. Они находились в складских помещениях на третьем этаже, но при этом оседали вниз вместе с быстро понижавшимся уровнем песка, пытаясь найти опору и сохранить равновесие. Мать ругалась, с трудом удерживая на руках Роба.
Вспомнив про ботинки, Коннер уплотнил песок, создав нечто вроде ровной площадки. Мать снова начала дышать в рот Робу. Девочка, Лилия, тоже была здесь, живая. Она смотрела широко раскрытыми глазами на Коннера, глубоко дыша. Отец хорошо ее обучил. Но Роб… Бедняге Робу, которого сызмальства влекло все связанное с дайвингом, так и не представился шанс поплавать под песком. Для него это оказался первый раз. Только бы не последний. Только бы не последний.
Коннер, слишком уставший и отупевший, смотрел, как трудится мать, и боялся сказать хоть слово, сосредоточившись на том, чтобы поддерживать плотность песка, пока они оседали вниз. Песок, заполнивший «Медовую нору», утекал из нее, вибрируя, будто кто-то заставлял его двигаться. Жесткий песчаный помост опустился обратно в дыру, в комнату матери. Стало светлее. Песок сыпался через разбитое окно и потрескавшуюся стену. «Медовая нора» теперь оказалась поверх дюн. Коннер ничего не понимал, чувствуя ярость и силу песка через ботинки и оголовье. Что-то обожгло его виски, будто вспыхнула ткань, а затем ярость и жар исчезли. Мир замер. В комнате все было покрыто слоем песка, но основная масса наноса высыпалась. Коннер попытался сопоставить события последних нескольких минут, подумав, что, возможно, «Медовая нора» совершила полный оборот и его погребло под песком на ту самую минуту, когда мир перевернулся вверх ногами, а потом принял исходное положение, и песок ушел.
Он приблизился к матери и Робу. Брат не шевелился. Мать склонилась над ним, положив ладони на грудь, и резко надавливала на нее, считая вслух. Досчитав до пяти, она начала дуть Робу в рот.
— Что мне делать? — спросил Коннер.
Мать не ответила, повторяя ту же процедуру, будто приводя в чувство пьяного. Именно потому они принесли девочку в «Медовую нору». Мать умела спасать людей. Такова уж была ее натура. И Коннер наблюдал это собственными глазами. Он сочувствовал ей, сочувствовал Робу. Взяв брата за маленькую безвольную ладошку, он увидел, что Лилия держит Роба за другую руку. Всех четверых покрывал слой песка. Внезапно мать тяжело вздохнула…
Нет, всхлипнула. Мать всхлипнула. А вздохнул Роб.
Брат выплюнул изо рта песок и судорожно задышал. Мать прижала его голову к груди, и Коннер почувствовал, как пальцы брата сжимаются вокруг его собственных. Он понял, что слишком крепко стиснул руку Роба.
— Воды, — сказала мать.
Она повернулась к Коннеру, но взгляд ее упал мимо него, на что-то на полу. Глаза матери широко раскрылись. Коннер обернулся, ожидая, что за его спиной обрушивается очередная песчаная лавина, и увидел лежащее на полу возле двери тело женщины. Из ее уха текли красные струйки. Голова была повернута в его сторону, глаза закрывала маска. Но Коннер узнал бы ее с расстояния в тысячу дюн. Его сестра. Здесь. Это казалось еще более необъяснимым, чем поведение песка.
Коннер шагнул к ней, но его рука запуталась в тянувшихся от оголовья к ботинкам проводах. Сорвав оголовье, так что оно волочилось за ним, он наконец добрался до сестры.
— Вик? — Он перевернул ее на спину и поднял маску. Из ее носа шла кровь. Вскрикнув, Коннер повернулся к матери, которая все еще держала Роба, умоляя его дышать. — Что мне делать? — спросил он.
Мать плакала. Слезы оставляли в песке под ее глазами темные полоски, похожие на испорченный макияж. Сорвав рубашку, Коннер вытряхнул песок и промокнул нос Вик.
— Она дышит? — спросила мать.
— Не знаю!
Он в самом деле не знал. Как проверить? Что вообще произошло? Вик и весь этот песок. Мир перевернулся с ног на голову. Роб кашлял. Передав его Лилии, мать подошла к Коннеру. Вид у нее был странно спокойный — казалось, она нисколько не удивилась. Потрогав шею Вик, она прижалась щекой к губам дочери. И Коннер снова увидел мать в деле. Она воспринимала движущиеся дюны как данность, пусть даже мир уходил у нее из под ног — поскольку мир всегда пребывал в движении. Для Коннера случившееся стало шоком, но мать просто действовала, спасая их.
Вик пошевелилась и застонала.
— Что за гребаная хрень? — в замешательстве спросил Коннер, ощутив ни с чем не сравнимое облегчение. Он
