Харитон Мамбурин
Гневная любовь
Пролог
В темном-темном лесу, дополнительно сгущенном сумерками и дурной славой, на кривой и полузаросшей дороге стоял трактир. Такая себе слегка покосившаяся широкая изба из потемневшего от времени дерева, с коновязью, маленькой баней да дровяным сараем. Любой порядочный экономист, видя состояние тракта, с ума бы сошёл, пытаясь представить себе, за счет чего этого трактир продолжает существовать и откуда он, бедолага, пополняет свои запасы, но, учитывая глубину и мрачность леса, экономистов тут и близко не водилось. Тайна, покрытая мраком, прямо как есть.
Вообще, внутри заведения, в уютном полумраке свечного освещения, присутствовали лишь трое. Одинокий (без официанток) хозяин, стоящий за стойкой, имел вид сорокапятилетнего рыжего мужика, доброго телом и квадратного подбородком. Еще этот вполне себе добродушный на вид мужчина имел солидную алопецию и могучую курительную трубку, зажатую в кулаке. Эту самую трубку он неторопливо использовал по назначению, от чего большая часть внутренних помещений трактира была накрыта густым, но приятно пахнущим пряным дымом. Что касается двух его клиентов, нашедших себе пристанище в этом заведение, то по оригинальности внешнего вида они рыжего трактирщика делали как стоячего.
Первым был тип повышенной таинственности, выражающейся в тяжелой темной робе до пола, снабженной глубоким капюшоном, который и сейчас, в помещении и за трапезой, не был откинут. Периодически под капюшон ныряла одетая в перчатку рука, неся в его глубины пиво и закуску, а в ответ оттуда слышались вполне логичные звуки человека употребляющего. Собеседник таинственной фигуры, вольготно расположившийся напротив него, наоборот, был открыт благообразным пожилым лицом, исполненным добродушия, бороды и густой пышной растительности на голове в виде прически «я у мамы одуванчик». Обряжен этот второй был в белые ниспадающие одежды манера «огромная намотанная простынь». В дополнение ко всему этому, старец, восседающий напротив мрачной фигуры, использовал два стула — на первом он устроил свое седалище, а на втором — девственно чистые свои голые пятки, направленные в сторону трактирщика. Последнего это ни грамма не смущало.
— Вот такие дела, — пожаловалась слегка зловещая и очень таинственная фигура, — Еле успеваю. Земля под ногами горит. Три шага вперед, два шага назад!
А затем выпила пива. Всю кружку. Залпом. Шарахнув пустой посудиной об стол, капюшонщик требовательно постучал по столешнице пальцем, намекая на повтор. Рыжий и наполовину лысый трактирщик не моргнул и глазом, продолжая задумчиво курить свою огромную трубку, но моргать ему и не требовалось — поднявшаяся в воздух чистая кружка сама притараканилась к нужной бочке, наполнилась пивом и полетела, бедная, к заказчику, капая пеной на пол. По приземлению полной, её пустая товарка совершила обратный полёт, закончившийся на кухне, где, судя по звукам, кружка сама себя начала интенсивно мыть.
— Помощников заведи, — густым, добрым и проникновенным баритоном ответил седой дед в белоснежной тоге своему мрачному собеседнику, — Что ты как маленький?
— Какие, в жопу, помощники? — бурно удивился тот, — Это Фиол!
— Ну и что? — не сдавался седобородый, — Ничего страшного. Вырасти. Создай зону с ускоренным временем, да обучи себе хотя бы дюжину. Делов-то…
— У меня с преподавательскими талантами полный швах, — пожаловался Системный Администратор своему таинственному собеседнику, — Да и времени это займет больше, чем если я всё сам поправлю…
— Вот потому ты и оказался в этом захолустье, — в благообразном голосе старика послышались сварливые нотки, — Всё сам, всё сам… Головастый же парень, сколько к тебе девок липло? А? Десятки! Чего стоило их чуток протащить на буксире, хотя бы до архангелов, а? Зато они бы потом, оказавшись на тепленьких местах, тебе бы такую протекцию организовали… Нет же, «всё сам, всё сам»! Рукоблуд!
— Пустышки! — из голоса закапюшоненной фигуры моментально пропали жалобные нотки, сменившись злыми и язвительными, — Как и местные богини! Ничего не умеют, ничего не хотят!
— Вот именно! — лучась добродушной улыбкой, наставительно поднял белобородый дед указательный палец вверх, заказывая еще пива, тонко нарезанной жареной картошки и рыбешек в кляре (одним жестом, но трактирщик понял), — В этом и дело! Ничего не умеют, мозгов кот наплакал, от того и благодарны были бы вечно за теплое место! Но нет, ты же у нас парень гордый, только с ровней хочешь дело иметь, не лицемеришь, не прогибаешься. Ну и где ты оказался с таким отношением?
— В Фиоле, — мрачно буркнул мрачный тип, порождая в тесном помещении трактира устойчивое и еле заметное эхо, почему-то шепчущее «в *опе»…
— …и с тремя дурами, которые твоим бывшим однокурсницам мастер-класс по глупости могут ставить, — еще наставительнее сказал дед, осушая кружку с пивом, — Сам жаловался. Что тебе сказать? Ты прямо точь-в-точь как твой троюродный брат. Сидит он, придурок придурком в своем подземелье и сидит. Не сдается. Ублажает свою гордыню. Ну ладно он, а ты со своим идеализмом? «Непотия — зло! Она себя изживет!». Ну вот сколько ты проспал? Изжила? Да щас! На ней у нас все держится и будет держаться!
Мрачная фигура угнетенно забурчала, как делала на памяти седобородого каждый раз, когда её тыкали капюшоном в брата. Однако, тонкий слух удобно устроившегося деда уловил нотки раскаяния и сожаления.
— Давай так, — хлопнул старик по столу, вновь излучая благодушие и заказ еще одной кружки, — Я твой промежуточный доклад принял, отправлю куда надо. Делаем таким образом — ты разбираешься с этим своим Фиолом. По красоте разбираешься, прямо по учебнику, чтобы приёмная комиссия плакала и просила автографы. Чтоб у тебя мир в эталоны вошёл. А я за это возьму тебя к себе в департамент. Станешь разработчиком Систем. Не старшим, конечно, но какие твои годы?
— Деда! — потрясенно выдохнул капюшонщик, аж подскакивая со стула от переизбытка чувств.
— Но не сразу! — тут же строго рявкнул одетый в белоснежное дед, вызывая громким голосом слабый интерес трактирщика, — Не раскатывай губу! Не будет тебе никаких из грязи в князи! Сначала пару тысяч лет поработаешь младшим преподавателем, понял?!
— Кем?!! — шокировано возопил его собеседник, делая руками жесты отчаяния и возмущения.
— Мне твои заскоки, внучок, — язвительность старика больно ужалила Системного Администратора, — никуда не стучались, понял? Я ж вижу, что ты ни разу не исправился! Пообтешешься, понюхаешь настоящую жизнь, научишься слушать старших, а потом — добро пожаловать в органы!
— Но…
— Иначе снова заляжешь здесь спать! — лязгнул металлом голос старика, — И я тебе гарантирую, что ничего не изменится, когда этот мир снова расшатается! Только в следующий раз, принимая твой доклад, я ничего предлагать не буду! Ты у меня не один такой! Да, ты парень талантливый, умный, вдумчивый и амбициозный, но обществу твои заскоки и даром не нужны! Общество таких как ты пихает под шконку, портит им репутацию, а затем забывает о их существовании! Думаешь, дальше Фиола не сошлют?! Ха! Если бы не я, ты бы сейчас у астероидных цивилизаций гайки Системам крутил! А знаешь, какое у них развитие? Цикличное у них развитие! И в цикле три-четыре такта! Там такие как ты спиваются за те же два тысячелетия! И развоплощаются к хреновой матери!
Темный тяжелый капюшон подавленно замолчал, не мешая гневно сопящему старику, отдуваясь, пить пиво. Дед, допив, шумно и напоказ встал из-за стола, скрипя стулом, а затем, бросив еще пару взглядов на родственника, добавил:
— В общем, внучок, всё в твоих руках. Я к тебе со всей душой, предложение сделал по-божески, но дальше? Ни-ни. Дальше ты сам. Это, считай, тебе последняя соломинка. Порадуешь комиссию — и я своё слово исполню «от» и «до». Будешь как сыр в масле кататься и девкам крылья крутить в разные стороны. А потом и серьезное дело будет. Не захочешь — дальше ты сам по себе. Помни брательника. Он сам себе яму вырыл, сам в ней и сидит. Бывай, внучок.
