штаны не стали менее потрёпанными, а кроссовки не регенерировали покоцанную подошву, но я хотя бы человеком себя стал ощущать.
И, усевшись у стеночки, куда более внимательным взглядом окинул своё пристанище, в котором собирался вот прямо сейчас отоспаться и набраться энергии для новых свершений.
Статуя осталась всё такой же: монументальной и внушающей уважение одним своим видом. Символы, обрамляющие нишу, мне понятны не были, зато я заметил фрески на стенах под самым потолком, куда раньше я просто не вглядывался — шутка ли, потолки под семь-восемь метров? Но сюжет… с одной стороны — банальный, но с другой ощущение того, что эти события тут реально происходили, накладывало на восприятие свой весомый отпечаток. Я и сам не заметил, как поднялся на ноги и начал кружить по залу, силясь получше рассмотреть собранные из кусочков разноцветных и разноформенных камней картинки.
Вот маленький человечек на светлом фоне в окружении людей побольше. Светит солнце, зеленеет трава, ничего не предвещает беды. Резкий переход — и на тёмном фоне пляшет пожар, а маленький человечек вместе с людьми побольше убегает от больших чёрных рыцарей. Череда сцен, описывающих путешествие, к концу которого ребёнок остался один, но добрался до подножия некоего то ли дворца, то ли замка, то ли храма. Следующая сцена изображала преклонение ребёнка перед неким существом с двумя парами чёрных крыльев, а за ней следовала состоящая не из одного десятка «картинок» череда тренировок. Я постарался запомнить их все, рассмотрев каждую деталь, ибо это показалось мне важным. Орудовал ребёнок копьём, и я сильно сомневался в том, что это совпадение.
И окончательно перестал, когда окинул взглядом последний «слайд», где уже совсем не маленький человечек, закованный в доспехи, как бы делает шаг в сторону отсутствующей «страницы» — и перетекает в статую, перед которой я сейчас стоял, задрав голову. История бога? Отнюдь. История апостола или последователя некоей сущности? Наиболее вероятно.
Но стоило мне только об этом подумать, как взор застлала тьма, а тело мягко, словно поддерживаемое чьими-то незримыми руками, осело на землю…
Звон сталкивающихся лезвий заставил меня пробкой вылететь из блаженной дрёмы, и оказаться не в святилище, а на огромном полигоне-в-пустоте. Из края в край тянулся серый песок, на котором кружились в смертоносном танце сотни и сотни разных воинов. Все как один они использовали кинжалы, но каждый орудовал ими по-своему. У одного кинжалы мелькали, удерживаемые едва видимой леской; кто-то держал их обратным хватом и едва ли не скакал над оппонентом, ловкими и стремительными движениями вспарывая воздух и царапая броню; а кто-то действовал уверенно и прямолинейно, вопреки стереотипам о своём оружии полагаясь больше на силу и мощь, нежели ловкость. Именно к такому воину прикипел мой взгляд, а спустя несколько секунд я понял, что первое впечатление оказалось обманчивым.
Не силой, но тяжёлой подвижностью этот мастер брал своё, скрывая хитрость за топорными на первый взгляд движениями. Даже мне, несведущему в боевых искусствах от слова совсем его танец смерти нравился неимоверно, и, по всей видимости, это место восприняло мой интерес по-своему.
В одно мгновение все кроме тех двоих исчезли, и я стал зрителем жестокой дуэли людей, для которых кинжалы стали продолжениями их рук.
Вот «мой» воин сбивает клинок противника в сторону, прямым и незатейливым ударом нанося удар тому в грудь. Враг отступает назад, дотянуться кулаком уже невозможно, но воин вместо того, чтобы отступить, левой рукой хватает оппонента за грудки и тянет на себя. Одновременно с тем его кинжал сталкивается с оружием противника и блокирует контратаку, нацеленную в район шеи, а уже в следующее мгновение мастер впечатывает лоб в маску, закрывающую лицо оппонента. Та трескается и осыпается на песок, открывая вид на змеиную плоскую морду и бешено дёргающийся раздвоенный язык, а мастер шагает вперёд, неуловимыми, рваными движениями парируя клинок змеелюда.
Тот двигается плавно и мягко, но неистовый напор и проблемы с координацией вынуждают его отступать, теряя инициативу и допуская всё больше ошибок. Всё больше порезов появляется на его руках, а скрывающая львиную долю движений мантия напоминает решето. Бой близится к завершению, но воин решает поставить точку уже сейчас, не беря противника измором. Он резко припадает к земле, а его нога стремительным росчерком выбивает оружие из рук противника, который, проводив свой кинжал взглядом, склоняет голову в уважительном поклоне.
А в следующую секунду мастер вбивает кинжал в висок змеелюда, и тот… осыпается серым песком. Я в этот момент едва не подпрыгнул, но удержался, так как осознал: кроме серого песка тут ничего нет.
— Ты выбрал. — Не спрашивал — утверждал неожиданно оказавшийся в двух метрах от меня мужчина. В мою руку совершенно самостоятельно лёг мой же кинжал. — Стойка.
Я не заметил момента, когда он принял эту странную расслабленную позу, но умом понимал: нужно делать, что он говорит. Явно же умение поработало, со своим «во сне усваивается быстрее». Сон, правда, сомнительный, навеянный чёрт пойми чем, и проснусь я, повалявшись под статуей, в раздрае… Но это мелочь. Вот если всё каждую ночь будет именно так, моему моральному здоровью может быстро поплохеть.
Мощный удар в брюхо, подбросивший меня в воздух и, в конечном счёте, сваливший на песок, стал полной неожиданностью. Я заметил только, как силуэт мастера дёрнулся и смазался, а после я уже лежал на спине, держался за живот и пытался перебороть не дающую подняться боль.
— Стойка.
Злобно зыркнув на, в перспективе, самого хренового учителя в моей жизни, я предпринял ещё одну попытку встать на ноги. Безуспешно. Окованный металлом носок ботинка этого мужика, кажется, мне все потроха отбил, а регенерация делала своё дело не очень-то быстро. Правда, и здоровье не тратила, которого я в этом мире снов в принципе не ощущал. Да тут и инвентарь не откликался, и «астральные знания» из меня как будто повыбивали — я даже перечень ингредиентов для зелья лечения едва-едва вспомнить мог!
Но моему возмущению выплеснуться не дали, вновь впечатав сапог, на этот раз — под рёбра.
— Стойка.
Я был зол. Очень и очень зол. Зол настолько, что через боль заставил себя встать и принять, наконец, эту злополучную стойку, больше походящую на расслабленную позу злодея, которому вот-вот надерёт задницу главный герой. И я почти ни в чём не сплоховал. Почти, потому что на этот раз на песок меня бросила увесистая оплеуха.
— Стойка.
Сука! Я вскочил, приняв злосчастную стойку и выбросив руку с кинжалом вперёд с твёрдым намерением нанизать
