— Ну что вы, конечно же, нет. Разве могу я так плохо думать о совершенно незнакомых мне людях?
Улыбка медленно потухла на лице прорицателя. Он прищурился, окидывая собеседника заинтересованным взглядом, и резко сменил тему:
— Так что насчет предсказания? Лишь сегодня и лишь для вас, принц, — совершенно бесплатно.
На этот раз Шун не услышал в слове "принц" издевательских ноток и подумал, что предложение вполне можно посчитать за извинение. Что ни говори, а в Столице его раньше любили…
— Ну, хорошо, — согласился Шун, решив, что отказывать сейчас было бы немного грубовато. — Шар и карты — это слишком долго, а я спешу. Пусть ваша птица мне что-нибудь предскажет.
Он уже собрался спеть что-то веселенькое, как ворона вдруг выдала:
— Непроявленный!
Некоторое время царило полное молчание, а потом немало сконфуженный предсказатель, наконец, изрек:
— Простите. Она, видимо, решила, что вы тут уже достаточно наговорили, вот и выдала, что слышала…
— Одно слово? — возмутился Шун. — Всего одно слово? Ворона, может, ты подумаешь еще?
Последние слова он адресовал непосредственно птице, склонившись над ней и недобро прищурившись. Ворона вскинула левый глаз, внимательно рассматривая клиента, и снова гаркнула:
— Непроявленный!
— Ты из тех гадин, что повадились на мои дубы, да? — прошипел Шун.
— Не стоит беспокоиться, уважаемый, — попытался сгладить ситуацию провидец. Ведь любое предсказание могло отразиться на его репутации и загубить карьеру в новом городе на корню. — Непроявленный лишь в реальном мире сулит что-то нехорошее. Как смерть. Но в предсказаниях его фигура не так однозначна. Как и смерть во сне, к примеру, сулящая долгую жизнь, и…
— Чертова галка! — рявкнул на заднем плане зург. — Говорил же, что это не самая лучшая идея.
Шун резко выпрямился, еще раз окинул собеседников взглядом и громко рассмеялся. К обеду поток приезжих почти иссякал, площадь у городских ворот пустовала, и можно было не бояться, что кто-то услышит их разговор.
— Предсказатели, значит? И охотники на монстров? Ну да, ну да… — Теперь пришла очередь Шуна отвешивать шутливый поклон. — До встречи на следующих состязаниях.
Фраза была стандартной и адресовалась проигравшим командам в конце каждой Полугодовой битвы. Такие команды обычно не получали ни признания, ни хоть каких-то денег, ни, уж тем более, артефактов. С треском провалившись на битве, можно было смело подаваться хоть в фермеры, хоть в пекари, хоть в предсказатели. И лучше подальше убраться из Столицы, чтобы, ни дай Бог, не унаследовать славу позорного принца. Зализать раны где-нибудь в провинции, поднабраться опыта, истребляя мертвяков да зомби, подкопить артефактов в охоте на монстров или в азартных играх. А на следующей битве снова попытать удачи. То-то халат предсказателя показался Шуну слишком уж новым, словно купленным на днях.
Зург что-то недовольно тявкнул на своем языке, а вот улыбка предсказателя оказалась на удивление искренней и беззлобной.
— Знаю, вы предпочитаете выступать в одиночку, принц. Но, может, примете нас в свою команду, если снова соберетесь на Полугодовую битву?
— Это будет отличная команда неудачников, полагаю, — усмехнулся Шун. Потом кивнул на прощание и пошел к воротам.
— Я Макс, — крикнули вдогонку. — Макс и Ллель. Найдите нас, если передумаете.
Шун никогда не считал, что мир устроен как-то неправильно, несправедливо. Скорее даже наоборот. Человек мог добиться в этом мире всего, стоило приложить хоть немного усилий. Свою жизнь он тоже не рассматривал, как ущербную, и уж тем более не зализывал раны, собираясь на новую битву. Его вполне устраивала несложная подработка, позволявшая не только прокормиться, но и обзавестись самым необходимым. Еще десяток монет — и можно будет купить другую одежду, бывшую в употреблении, конечно, но все же…
А пройдет еще год или два — и молва совсем перестанет перемывать ему кости, найдя себе объект поинтереснее. Вот тогда можно будет подумать и о постоянном месте жительства, может, примкнуть к какому-нибудь мирному сообществу. Да хоть на ту же общественную ферму податься, вот только уже полноценным жителем. Накопить необходимую сумму, которую единоразово платил каждый новый член сообщества, и жить припеваючи, внося в сельскую жизнь посильный вклад. Мда…
Ферма уже виднелась на горизонте, и Шун неожиданно поймал себя на мысли, что настроение его после встречи с предсказателем заметно улучшилось, даже несмотря на странное пророчество вороны. Пернатая тварь действительно могла иметь на него зуб и просто воспользовалась сложившейся в городе ситуацией, чтобы припугнуть "заносчивого мальчишку", который поселился посреди их вороньей рощи и все никак не хотел ее покидать. Шун же при всем своем желании не смог бы объяснить птицам, что артефактов для защиты от ночных монстров у него практически нет и совсем нет духовной силы для создания охранных печатей, а вот дубы нечисть почему-то всегда обходит стороной. Не смог бы он объяснить и того, что не хочет жить в защищенных людских городах, опасаясь постоянных нападок и откровенных издевательств. А потому даже не пытался.
Солнце добралось до зенита, загородив собой Сателлит, и засветило в полную силу. Шун стер со лба выступивший пот и прибавил шаг. Если управиться пораньше, то можно на обратном пути заскочить на речку, ополоснуться. Да, было бы неплохо…
Неожиданный шум в придорожных кустах отвлек его от размышлений, Шун сбавил шаг, огляделся, пытаясь определить, откуда именно доносятся звуки. Треск веток и сдавленный стон, словно кто-то пытался говорить в завязанным ртом… Шун подошел ближе, раздвинул кустарники и действительно увидел на земле скорчившуюся фигуру в темных лохмотьях. Человек стоял на коленях, согнувшись в три погибели, и словно пытался расцарапать себе лицо, нечленораздельно мыча.
— Эй, вам помочь? — осторожно спросил Шун.
Незнакомец резко обернулся, и Шун почувствовал, как сердце уходит в пятки, а кровь отливает от конечностей, делая их ватными и непослушными.
— Маааать тво… — протянул он, отшатнувшись и упав на дорогу.
Сердце перешло на рваный, беспорядочный ритм, а в горле застрял болезненный комок, не давая ни закончить фразу, ни вдохнуть нормально. Несколько бесконечно долгих секунд Шун лежал, словно парализованный, таращился на кусты и обреченно ждал нападения непроявленного. В голове его с бешеной скоростью всплывали и таяли какие-то образы, обрывки воспоминаний, кровь шумела в ушах, а мир вокруг стал вдруг ясным и кристально чистым.
“Успокойся, успокойся, — через силу приказал себе Шун. — Просто успокойся. Даже если ты сейчас умрешь. Успокойся”.
Не с первой попытки, но ему все же удалось медленно втянуть в себя тонкую струйку воздуха, расправить легкие и закрыть глаза. Шумные волны, что бились о черепную коробку, тоже потихоньку сошли на “нет”, и сознание Шуна наполнилось далеким птичьим щебетанием. Поняв, что сдавленных стонов больше не слышно, он неуверенно открыл глаза, опасливо скользнул взглядом по кустам, перевел дыхание. Потом осторожно сел, ощупал себя, словно проверяя, действительно ли все его части на месте, поднялся на ноги.
Лишь через несколько минут, отдышавшись и приведя в порядок одежду, он набрался смелости и шагнул в кусты. Человека в лохмотьях больше не было. Да и трава в том месте не казалась примятой. Шун постоял немного, а потом вернулся на дорогу.
До фермы оставалось чуть больше километра, и этот путь он прошел, постоянно озираясь по сторонам и вздрагивая от каждого шороха. Мысли в его голове лихорадочно метались по кругу, снова и снова возвращаясь к единственному вопросу: почему? Разве непроявленный мог упустить свою жертву? Или разве мог человек увидеть непроявленного, пущенного по следу другого человека?
Почему же он до сих пор жив?
Шун свернул с основной дороги, окинул взглядом главные ворота фермы, маячившей впереди, и еще раз глубоко вдохнул-выдохнул, успокаивая мысли. Что он знал о непроявленных? Первое — они приходили к тем, чьи дела шли слишком хорошо, и всегда забирали человека, оставляя от него лишь прах да накопленные при жизни артефакты. Второе — обычно они были облачены в темные лохмотья. Третье — они не имели лица. И четвертое — их не мог видеть никто, кроме непосредственной жертвы.
