пол. Обернувшись, я увидел, что обломанный меч конунга упал на пол. Но мертвые пальцы, только что сжимавшие его рукоять, не разжались! Латные рукавицы все так же лежали на груди — не отвалились под тяжестью лет, даже не сдвинулись. Но древнее оружие теперь лежало прямо у моих ног, маняще сверкая в огне факела алым камнем. Я наклонился, сам не зная, что стану делать — то ли возьму обломанный меч себе, то ли попробую пристроить его обратно в руки конунга…
Но стоило мне коснуться рукояти кончиками пальцев, как все стемнело.
Драккар швыряло по волнам так, будто морской великан Эгир лично явился сюда, чтобы не дать нам добраться до твердой земли.
— Далеко ли еще до берега? Ты здесь, Скегги?
— Я здесь, конунг.
Собственный хриплый голос показался чужим. Дорога вымотала нас всех — уже почти три дня мы ничего не ели и не пили, и мне еще приходилось не так плохо, как старым воинам. Но больше всех страдал сам конунг.
В том, кто сидел у мачты, закутанный в медвежью шкуру, я едва мог узнать Ульва Рагнарсона. За какие-то несколько дней полный сил воин превратился в немощного старца. Неведомая хворь высушила его до костей, выбелила волосы и бороду и даже глаза конунга, способные разглядеть чужие паруса за тысячи шагов даже в темноте, накрыла тьма.
— Скегги! — снова позвал он. — Скегги, подойди сюда!
Я кое-как поднялся со своего места и на четвереньках пополз по ходившей ходуном палубе. Мой конунг звал меня — и я шел. Может, самим богам было неугодно, чтобы он отправился на север за сокровищами Эйрика Светлоокого, но я бы без всяких сомнений отправился за Ульвом снова, будь у меня выбор. И на север, и в Муспельхейм, и даже в темное царство Владычицы Хель — если бы понадобилось.
— Я здесь, конунг.
Я нащупал холодную ладонь. Даже исхудав до костей, его рука оставалась чуть ли не вдвое больше моей. Боги даровали Ульву Рагнарсону много сил, но и они уже заканчивались.
— Ничего не вижу, — прошептал он. — Далеко ли Барекстед?
— Осталось немного.
Я еще раз изо всех сил впился взглядом в далекий горизонт. Нет, ничего. Только бесконечные волны и серое небо. Может, мы и вовсе уже давно сбились с курса — звезд не было видно уже несколько дней.
— Мы уже близко, конунг, — снова соврал я. — Кажется, я уже вижу огни Эльгода.
— Славно. — Ульв с протянул руку и с неожиданной силой стиснул мое плечо. — Как жаль, что я не вернусь туда, не смогу увидеть сына….
— Мы вернемся! — почти закричал я. — Боги милостивы к нам — кажется, буря успокаивается!
— Ты вернешься, Скегги, — усмехнулся Ульв. — Но того, что сделал я, боги не простят. Мои ноги уже ступили в холодные воды Гьёлль.
Конунг уже давно не мог встать — с того самого дня, как мы пересекли границу голубых льдов. Только руки еще служили ему, но с каждым часом все хуже. Неужели я привезу в Эльгод мертвеца?..
— Нет, конунг! — Я стащил с плеч свой плащ и закрыл неподвижные конечности. — Мы еще сядем за стол в Большом доме, и Ярви Скальд сложит песню о нашем походе!
— Жаль, что Всемогущий Отец не слышит тебя. — Ульв улыбнулся, глядя на меня ослепшими глазами. — Нет, юный Скегги, о таком не складывают песен. Никто не должен узнать, что мы сделали и что привезли из страны вечного холода. Когда я умру…
— Ульв конунг…
— Помолчи, Скегги Торлейвсон. — Ульв нахмурился и на мгновение словно превратился в себя прежнего. Я тут же прикусил язык. — У меня осталось слишком мало времени, чтобы я мог тратить его на споры с юнцом. То, что я везу с собой, нужно спрятать. Я могу доверять только тебе…
В мои руки лег увесистый сверток. Так значит, что-то там все-таки было?!? Половину хирда Ульв оставил на тех берегах, и еще пятеро умерли от ран уже в море, но теперь я хотя бы знал, что все это не зря. Как он смог спрятать?..
— Это?..
— Молчи, Скегги! — Конунг обхватил меня за шею и, наклонив мою голову к себе, зашептал прямо в ухо. — Никому не показывай и никому не говори. Никто не должен узнать о том, что здесь! А теперь поклянись, Скегги, сын Торлейва, что сделаешь то, о чем я попрошу тебя…
— Клянусь, конунг!
Все, что угодно. Даже если бы я уже знал, что мне предстоит сделать — все равно бы поклялся. Но, боги, лучше бы я остался за голубыми льдами! Шепот Ульва все затихал, и вместе с ним, казалось, затихает и мое сердце. Один Всемогущий, за что мне это все?..
— Антор! Антор, проснись!
Кто такой этот Антор? Надо мной склонилась прекрасная дева. Я едва мог разглядеть ее лицо, но она была красивее всех, кого я видел в жизни. Я протянул руку, чтобы коснуться ее, но пальцы встретили лишь металл кольчуги. Неужели сам Один послал одну из своих валькирий, чтобы отвести меня в Светлые Чертоги и спасти от бесчестия?.. Если бы это было так! Но разве валькирии не приходят только к тем, кто погибает в бою? Я разлепил пересохшие губы, чтобы спросить, но прекрасное синеглазое лицо уже исчезало, истаивало, как дымка…
И вот мое черное дело почти закончено. Я отступил на шаг. При тусклом свете факелов Конунг Ульв не выглядел мертвецом. В своей боевой броне он вновь стал таким, каким мы все его знали — могучим великаном, который не боялся ни врагов, ни йотунов, ни самого Рыжебородого Тора. Доспехи надежно скрывали исхудавшее и немощное тело.
И так же и я должен сокрыть то, что мы привезли из-за вечных льдов. Обломанный клинок, выкованный когда-то то ли цвергами, подземными карликами, то ли богами-Асами, то ли самим Мимиром еще до начала времен, поблескивал в темноте алым камнем. Словно просил еще раз хотя бы прикоснуться к длинной рукояти — и не я один чувствовал это.
— Пора уходить, — проворчал один из воинов. — Дурное дело мы сделали, Скегги. Без корабля конунгу никогда не попасть в Чертоги Всеотца.
Все так — Ульв, сыну Рагнара, величайший из конунгов со времен Эгилля Скальгримсона, не воссядет пировать среди эйнхериев. Он сам обрек себя на проклятье — навечно остаться на перепутье между миром мертвых и Мидгардом, миром живых, охраняя сокровище даже после смерти. То, что мы украли у вечных льдов, не должно покинуть этой гробницы. И никто не унесет отсюда последнюю тайну конунга Ульва Рагнарсона.
— Пойдем,
