тропа шириной в три-четыре шага. Машина по этому тоннелю ни за что не проехала бы. Через пятьдесят метров путь перегородил новый завал.
Дорога была не просто хреновая, она была ужасная. Постоянно приходилось идти гуськом, наклоняться, отодвигать надоедливые ветви и паутину, вьющиеся сорняки, протискиваться, пролезать и ползти чуть ли не по-пластунски. Я активно использовал мачете по прямому назначению. Тропа заросла, ее покрывали груды веток и гнилой листвы, разрезали промоины, усеивали острые камни. Один неверный шаг — и улетишь либо под откос, либо вывихнешь ногу.
— Будто специально дорогу испортили, — отдуваясь, пробормотал Витька спустя час страданий.
— Не исключено, что специально… — прорычал я, разрубая очередную тонкую, но прочную лиану.
Солнце почти не проникало под свод тропы, и мы перемещались в темно-зеленоватом сумраке. Временами справа и слева от тропы вырастали гигантские вздутые сферы — ядовитые грибы. Те, что сидели в дерне близко от тропы, удалось рассмотреть: бледно-синюшные, с красноватыми прожилками, похожими на вены. Чувствовалась пульсация в глубине этих отвратительных существ, словно в них билось странное, ни на что не похожее сердце. Наверное, грибница пронизывает весь лес…
В какой-то момент забежавший вперед Витька напрягся, глядя куда-то налево.
— Что такое? — прошипел я.
— Не пойму… Словно смотрит кто-то…
Спустя минуту я тоже почувствовал. Стоит скосить глаза, боковым зрением улавливаешь, как на дереве появляется лицо. Переводишь взгляд — нет, просто случайный рисунок на коре старого дерева. Шизофреническая парейдолия.
Остановившись, мы постояли, вращая головами и прислушиваясь изо всех сил. В лесу было тихо, если не считать шорох ветвей и треск сучьев вдали (зверек крадется?), и темно, между деревьями колыхались полотнища белой паутины.
Сбоку, на краю поля зрения, метнулась легкая тень. Я развернулся, поднимая ствол автомата и сдвигая большим пальцем правой руки рычаг предохранителя в позицию одиночных выстрелов.
Никого.
Я отмотал с помощью СКН свое видение на несколько секунд назад — никаких теней, просто шевельнулись ветки. Витька пялился в противоположную сторону.
“Экселлент во имя нашей расы!”
Резкий и гулкий, не совсем человеческий голос рубанул по ушам, я вздрогнул, развернулся и снова ничего подозрительного не увидел. “Откатил” время назад, но никакого голоса в записи не было. Что это? Глюки? Надышались грибными испарениями?
“Состав воздуха на предмет вредных и опасных веществ!”
НЕ ОБНАРУЖЕНО
И не факт, что вредных и опасных веществ нет в воздухе, ведь нейрочип наверняка выявляет ограниченное количество разных субстанций, а не все на свете. И чувствительность “дозиметра” не бесконечна…
— Витька, ты слышал?
— Как отец ругается? — отреагировал он. В полумраке его лицо казалось бледнее обычного. На лбу блестели капли пота.
Я изумился:
— Димон — твой отец?
— Какой Димон? — не понял Витька, и я понял, что нам мерещилось разное.
— У нас глюки!
“Иные вредные, отравляющие и опасные факторы?”
ФИКСИРУЕТСЯ СЛАБОЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ НЕИЗВЕСТНОЙ ПРИРОДЫ
“Что за поле?”
ИНФОРМАЦИЯ ОТСУТСТВУЕТ
НЕОБХОДИМ ДОПАРТ
Я шипяще выругался сквозь зубы. Так и думал, что этот долбанный неведомый допарт понадобится в самое неподходящее время! Закон подлости во всей красе!
Во всяком случае, испарения грибов ни при чем. Если, конечно, энергетическое поле неизвестной природы излучают не грибы.
Донесся далекий голос Витьки, который звал меня. Я удивленно обернулся — пацан ведь стоял рядом!
Но он действительно стоял рядом. Смотрел на меня и улыбался.
— Чего тебе? — буркнул я. — Чего лыбишься?
Вместо ответа он принялся глупо и раздражающе хихикать.
Я забеспокоился:
— Витька? Что с тобой?
Закончив, наконец, хихикать, Витька осведомился голосом, звучащим как бы издалека:
— Олеська, ты хоть представляешь, куда залез? Отсюда нет выхода! Ты пребудешь в Поганом поле вечно… во имя нашей расы!
Я отступил от него на шаг, сжимая автомат.
— Ты че?
Витька исчез. Только что был прямо передо мной, а вдруг — раз! — и исчез без всяких спецэффектов.
Паника не успела мной овладеть, когда послышался знакомый голос:
— Олесь!
Я обернулся. Ноги немного тряслись. Из-за поворота тропинки выглянул Витька.
— Ну ты идешь?
— А ты… ты разве не рядом был? — заикаясь, спросил я.
Он нахмурился, подошел ближе. Реальный, как и всегда. Усталый. Потер глаза.
— Сам не пойму, где я был… В сон тянет…
Разве это не он говорил про “расу”? Или прямо сейчас это тоже не он, а кто-то другой? Что-то другое?
Я “отмотал запись” на несколько минут назад и замедлил сцену с Витькой. Вот я напротив Витьки — он смотрит на меня, а, может быть, мимо, улыбка во весь рот (Витька никогда так дебильно не лыбился), глаза пустые. Я замедлил “проигрывание”. Голос Витьки, звучавший как бы издалека, понизился, приобрел басовитые нотки. “Ты-ы-ы хоооть представляяяееешь, кудааа залееез…” Губы двигаются, но есть подозрение, что говорит не он — говорят за него. А передо мной кукла, шевелящая губами.
“Полный мониторинг окружающей среды!”
ОПАСНЫХ ФАКТОРОВ НЕ ОБНАРУЖЕНО
ДЛЯ БОЛЕЕ ПОЛНОГО АНАЛИЗА НЕОБХОДИМ ДОПАРТ
Я злобно произнес:
— Когда-нибудь я тебя выковырну и расколочу молотком!..
— Зачем меня выковыривать? — не понял Витька.
— Я не тебе, а нейрочипу. Пользы от него, как козла молока.
Насупившись, Витька прошептал:
— Мне кажется, нас ведьма заколдовывает.
— Ты же не верил в ведьм!
Он пожал плечами.
— Взрослею.
Мы двинулись дальше. Рюкзаки ощутимо потяжелели, усталость и жажда давали о себе знать все настойчивее, хотя прошло от силы часа три с той минуты, как мы вошли в джунгли. Сумрак сгустился.
Неожиданно мы вышли на продолговатую прогалину, поросшую невысокой жесткой травой. Длиной метров шестьдесят-семьдесят, шириной — не более тридцати. На дальнем от нас конце на возвышении громоздились исполинские серые камни: два торчали ребром, третий лежал поверх них. Это был П-образный дольмен высотой метра три. Вокруг дольмена валуны размером с человеческую голову образовывали круг диаметром метров двадцать.
“Наша” сторона прогалины ничем особенным не выделялась. Напротив продолжалась тропа. Недалеко в лесу торчал очередной гигантский гриб. Вдали, над лесом, вздымался покрытый лесом курган.
Я обратил внимание, что небо вечернее, фиолетовое, а солнце светит откуда-то сбоку, его лучи приобрели золотистый оттенок, как это бывает перед закатом.
В желудке заурчало, я зачмокал губами, во рту пересохло напрочь. Достав флягу из бокового кармашка рюкзака, я жадно присосался к горлышку. Витька последовал примеру.
— Не понял. Уже вечер, что ли? — сказал он, подавив отрыжку.
Я не ответил, растерянно глядя на него. Получалось, что да, наступил вечер. Спустя лишь несколько часов после восхода.
* * *
Как мы прозевали целый день?
Тело у меня ломило, я готов был упасть прямо на траву и лежать сутки. Невыносимо хотелось есть. Нет, не время ускорилось, а мы
