так сказать, “размягчено” ношением маски и легко поддавалось волшбе.
Что же, необходимость подкладывать дощечки или бумажки усложняет использование магии, но это не слишком значительная проблема. Если понадобится, подложим, стикер прилепим…
На этом месте ход моих рассуждений переключился на Киру. Сексуально озабоченный гомункул внутри меня возбужденно предложил подбросить ей Знак и загипнотизировать, чтобы у нас состоялся дикий секс, от которого даже Уроды офигеют. А Витьке внушить идею погулять пару часиков на природе…
Предложение гомункула было непристойным, безнравственным и неприемлемым в любом мало-мальски приличном обществе. А потому очень и очень соблазнительным. С гомункулом в жесточайшей схватке сошелся мой внутренний Воспитанный Мальчик. Вышла ничья, но гомункул все же уломал незаметно подействовать на Киру с помощью Знака; просто попробовать, получится ли. Если Кира по каким-то причинам начнет представлять опасность, у меня будет козырь в рукаве.
Аргумент про опасность был высосанным из пальца фуфлом, конечно. С чего это Кире нападать на нас? У нас автоматы, а у нее — ятаган… Правда, управляется она этим оружием в высшей степени профессионально.
Я все же отковырял от дерева кору, старательно нарисовал ножом с внутренней стороны Знак Морока и вернулся в палатку. К тому времени усилились и дождь, и мои угрызения совести.
В итоге я пришел к компромиссу. Прямо предложил Кире поучаствовать в эксперименте и вручил ей кусок коры. Она, наверное, вовсе не поняла, чем рискует, и согласилась. Или, наоборот, поняла, но пошла на это осознанно… Витька заинтересовался экспериментом, но тоже, судя по виду, не обдумал всех возможностей. Его личный гомункул еще не вырос, что с него взять?
Я направил на Киру печатку и приказал встать и попрыгать на одной ноге. Кира нахмурилась и встала. В моей груди заколотилось сердце, но она, вместо того, чтобы бездумно подчиниться, спросила:
— А зачем это нужно? Ты уже колдуешь?
Это был феерический облом. Я еще несколько раз попытался “заколдовать” ее, но безрезультатно. Подправив на дощечке Знак, снова попробовал — без толку.
Следовало проверить качество нарисованного Знака на Витьке, но я воздержался. Пацан и так слишком много перенес. Позже.
Результаты эксперимента удручали, заставляя задуматься о том, насколько я криворукий художник или неумелый Мерлин. А если при изображении Знака нужно совершать ритуальные танцы с бубном, о которых я не знаю? И спросить некого, потому как Отец Морок отправился морочить чертей в преисподней. Будет невесело, если вся моя волшба обязана “остаточным эффектам” магии Морока и со временем никакого волшебства я родить не смогу, как бы ни пыжился.
Хотя нет — нейрочип на месте, так же как и допарты, которые так настырно требовал мой апгрейд. Это было еще до встречи с Мороком. Маловероятно, чтобы допарты работали только в присутствии “настоящего” волшебника…
Заночевали в двух палатках, Кира раскинула свой крохотный шатер рядом с нашим временным обиталищем, и вопрос совместной ночевки, некоторое время терзавший меня, был снят с повестки. Ее шатер был куда живописнее нашей стандартно выглядящей палатки: восьмиугольный, чем-то смахивающий на цирк в миниатюре, сделанный из красноватой ткани (красный — любимый цвет Огнепоклонников), очень быстро и удобно разворачивающийся. Витька развесил световую гирлянду вокруг обеих палаток. В ее свете алмазными всполохами мерцали капли дождя и влажно лоснилась листва окружающих деревьев. Лошади стояли под деревом тихо, иногда всхрапывая и прядая ушами. Гирлянда заливала их синеватым светом, отчего обе они казались черными.
Мы с Витькой вымотались за ночь и день, что были полны не всегда приятных событий, и без сил повалились на спальники. Я ожидал, что усну мгновенно, но сон являться не спешил. За стенкой палатки погасли фонари, но вскоре затопали, задвигались лошади, и фонари вспыхнули снова. Мы выглянули, встревоженные, — никого; просто лошадям приспичило немного пройтись, насколько позволяла веревка.
— Слушай, Витька, — сказал я, когда мы снова улеглись, — ты говорил когда-то, что не видал Уродов, но слышал, как они воют. А чегой-то они не воют? Не слышал ни разу, пока мы едем.
За стенкой палатки послышался голос Киры:
— Уроды не воют.
— Спасибо, — сказал я. — Огнепоклонники всегда подслушивают, когда кто-то разговаривает?
— У меня слух тонкий, — отозвалась, ничуть не смутившись, Кира. — А разве между нами есть какие-то секреты?
— Никаких секретов, — заверил я, и гомункул внутри меня одобрительно закряхтел. — Просто…
Я не договорил. И сам не знал, что меня смутило в ее поведении. Мы в Поганом поле, где никто ни с кем не церемонится; этикет и прочие расшаркивания в прошлом. До недавнего времени меня все устраивало, но сейчас стало парить. Почему? А потому что в команде появилась в высшей степени начитанная девушка, и я, наверное, ждал от нее деликатного поведения.
Глупости. Кира Огнепоклонница — такая же дикарка, как и Замороченные, жители Вечной Сиберии и всех прочих племен, населяющих Поганое поле. Ее начитанность и грамотная речь сбили меня с толку, но это обманчивое впечатление. Стоило бы помнить об этом. Совсем недавно она хладнокровно убила человека, хорошо ей знакомого, за то, что он сжег книжки, а после забрала его лошадь и ничуть не сокрушается по этому поводу. Смерть старухи Марины ее тоже не сильно расстроила.
— Ладно… — произнес я. — Насчет Уродов… Я Витьку спрашивал: отчего Уроды не воют?
— Откуда я знаю? — заворчал пацан. — Не в голосе, видать.
— Уроды вообще не воют, — снова встряла Кира.
Я подумал и сказал:
— Получается, тот вой, который ты слышал в Вечной Сиберии, — это не Уроды. Это кто-то другой.
— Выходит, так, — пожал плечами Витька. — Может, Модераторы наших пугали, чтоб мы не высовывались. У них здорово получалось: когда завоет, мурашки по телу.
Я задумался, лежа на спине и глядя в непроглядную темноту. Возможно, Витька прав. А может быть, причина в другом…
Я не заметил, как провалился в крепкий сон. Не видел снов, не просыпался ночью — дрых как убитый. Меня разбудили утром голоса Киры и Витьки возле палатки. Дождь прекратился, небо усеивали рваные тучи, но на севере, откуда поддувал легонький ветерок, небо было чистейшим. Ручей вылез из берегов, помутнел, нес массу веточек, листвы, бурлил и клокотал.
Мы с Витькой привычно погрузили шмотье в мусоровоз и поехали в обратном направлении, до развилки, которую я проигнорировал когда-то, несмотря на совету мудрого Витьки. Кира верхом следовала за нами, не отставая, что было делом несложным, учитывая скорость улитки.
Когда над лесистыми горами взошло солнце и мир засверкал, словно покрытый бриллиантовыми россыпями, я надел темные очки. В зеркале заднего вида на меня томно глянул заросший бородой и волосами гражданин в
