Ознакомительная версия.
– Решительная женщина! – Брови Мунара удивленно взметнулись. – Или это последствия обряда и на тебя так зелье действует?
– Скорее просто очень умная, – пожал плечами я. – Ладно, если по этому делу ты мне ничего не можешь сказать, давай тогда займемся другими. Что тут было в мое отсутствие, как у вас с Анамаром продвигается плановая чистка армейского командного состава, что ты можешь мне сказать по случаям с разбойниками, а также про воровство на алмазном руднике?
– Что-что… лучше бы ты, как все нормальные оборотни, месяц в супружеской постели провел, – недовольно проворчал Инварр-ар, но докладывать по существу вопросов начал. И после перерыва на обед продолжил.
Запах еды оказал магическое воздействие – я даже о своей жене на какое-то время сумел забыть. А вот слова Муна на этом фоне почему-то не проскочили мимо ушей. Вот что значит – вовремя пообедать!
Разбойники вообще-то не относились к компетенции Мунара, но сейчас их деяния приобрели пугающий размах. С войны возвращались те, кто умел только воевать, и некоторые из них не хотели или не могли учиться мирной жизни.
А рудник… тоже, увы, понятно и объяснимо. Страна истощена войной, жители истощены войной, и некоторые, прежде не помышлявшие о преступлении как о способе решения своих проблем, сейчас дошли до грани. Преступность в последние годы сильно выросла, и с этим тоже надо было что-то делать. Как и с разросшейся армией, напоминающей в финансовом смысле бездонный омут, и с неурожаями, требовавшими докупить недостающее у соседей, и еще с сотней крупных и мелких напастей, разъедавших еще совсем недавно благополучную страну. Сейчас, когда появилась возможность расформировать большую часть армии и высвободить тем самым нужные ресурсы, все это пока выглядело поправимым: очень вовремя мы спохватились.
Да, вступая в войну, император Шидар явно не ожидал, что она так сильно затянется.
Императрица Александра Шаар-ан
Не хотелось это признавать, но я, кажется, весьма переоценила свои силы. От кабинета до покоев было недалеко, но через несколько шагов я начала очень сомневаться в своей способности преодолеть этот путь. Голова закружилась, и пришлось привалиться к стене всего в нескольких метрах от приемной, пережидая дурноту, чтобы не рухнуть посреди коридора.
Прикосновение к затылку прохладного полированного камня приободрило и прочистило голову. Попыталась высказаться гордость, мол, обращаться за помощью – недостойно и вообще стыдно, но была быстро и невежливо заткнута. Потому что растянуться по дороге было еще менее достойно, а не попросить помощи, когда она действительно объективно нужна, – еще и глупо.
Но, когда я почти уже отклеилась от стены, чтобы вернуться обратно в кабинет, меня отвлек чужой, смутно знакомый голос, прозвучавший совсем рядом. Голос был странный – высокий и хриплый, каркающий.
– Все-таки хороша девка!
Вздрогнув от неожиданности, я распахнула глаза, дабы выяснить, кто это такой разговорчивый. Увиденное меня, мягко говоря, озадачило.
Рядом стояла старуха. Скрюченная, высохшая, маленького роста, со сморщенным лицом и крючковатым носом; она напоминала какую-то странную птицу, да вдобавок еще давно и безнадежно мертвую. Длинные редкие седые волосы были разделены на пряди, часть которых была переплетена пестрыми шнурками, а часть – прихотливо перехвачена нитками, и клоками свисали до талии, завешивая женщину дымчато-серым паутинным покрывалом. Традиционный местный наряд, в покрое которого я не стала разбираться сегодня утром, напоминал на ней древний саван, особенно своим пыльно-белым цветом.
И только глаза – внимательные, ярко-желтые, звериные – выбивались из образа. В них была властность, мудрость и совсем не было старости.
– Кто вы? – решительно отстранившись от стены, спросила я.
Старуха не спешила отвечать; восхищенно цокая языком, как будто на рынке приценивалась к приглянувшейся кобыле, она начала обходить меня по кругу, цепко придержав за локоть, когда я попыталась повернуться к ней лицом.
– А Владыка-то наш не промах, – противно ухмыльнулась она, принюхиваясь. – И страной управлять успевает, и жену охаживать не забывает!
– Какое ваше… – раздраженно начала я, сожалея, что передо мной стоит такой ветхий музейный экспонат, а я даже не представляю, как можно ее урезонить, делая скидку на древность и субтильность. Первый пришедший в голову вариант «кулаком в ухо» можно было трактовать как преднамеренное убийство. Второй – пара забористых оборотов непечатного характера – встал поперек горла: воспитание и кровь венценосных предков были категорически против.
– Молчи, девка, я говорю! – властно оборвала она. – И вообще, я тебе добра желаю, – вполне миролюбиво заключила старуха. – Не признала, беззубая? Ты из моих рук вчера чашу с кровью брала, жрица я. Ни тебе, ни мужчине твоему худого не сделаю. – Сухая ладонь кандалами сомкнулась на моем запястье, и старуха потащила меня по коридору.
Поскольку направление совпадало с нужным, а слабость почему-то отступила, я покорно поплелась следом. Во всяком случае, до императорских покоев нам по пути.
– Шидар упрямый дурак, – проворчала она. – Неправильная война, гадкая, подлая. Хорошо мальчишка умнее оказался, прекратил, тебя взял. Выйдет дело, чую – выйдет! Хорошее дело выйдет, ладное, – бормотала старуха, а я не особенно вслушивалась.
К моему удивлению, жрица привела меня именно туда, куда нужно было, то есть – в покои. Невозмутимо втащила внутрь, подвела к накрытому на двоих столу и кивнула на кресло, а сама царственным движением, не вяжущимся с согбенной спиной и шаркающей походкой, опустилась напротив. Я озадаченно огляделась, не понимая, кто и когда успел исполнить мое желание наконец-то поесть. Происходящее мне не нравилось – чем дальше, тем сильнее. Зрела твердая уверенность, что старуху эту слушать не следует, а делать то, что она говорит, – тем более. Хотя голод был просто зверский; утром желудок от мыслей о еде порывался вывернуться наизнанку, а теперь явно угрожал переварить самого себя, если не подкинуть ему чего-нибудь существенного.
– Ешь, девка. Тебе сил много надо, и сейчас, и потом, – подбодрила меня безымянная жрица. Я вспомнила, что Руамар упоминал о неспособности жриц на предательство, и решила рискнуть.
Вот что мне действительно нравилось в Руше, так это их кухня. Много мяса, пряностей, свежие фрукты и овощи: то, что я больше всего любила и чего мне так не хватало на армейском довольствии. Судя по тому, что еда была горячей, на стол накрыли буквально перед нашим приходом.
– Ешь, ешь, – одобрительно кивала старуха, внимательно наблюдая за моим выбором блюд. – Это молодец, это правильно. Есть хорошо надо. И на вопросы мои отвечать. Муж твой первым у тебя был?
– Да какое… – опять попыталась возмутиться я, но жрица опять рявкнула, звучно хлопнув ладонью по столу:
– Отвечай!
– Да, – кивнула я. И с подозрением воззрилась на старуху; обсуждать с ней подобные вещи я не планировала, тогда почему ответила?
– Утром он тебя лечил? – пристально буравя меня взглядом, продолжила женщина лезть не в свое дело. И опять я не смогла промолчать.
– Да.
– Молодец мальчик, – удовлетворенно сощурилась она.
В еде все же что-то было? Нечто вроде сыворотки правды? Или какое-то другое зелье?
Мысли метались лихорадочно, но никаких побочных эффектов со стороны здоровья я у себя найти не могла. Не кружилась голова, не рассеивалось внимание, просто я не могла не делать то, что она мне говорит. И это уже пугало.
Я попыталась встать, но жрица опять, не отрывая взгляда от моего лица, припечатала короткой командой:
– Сидеть! И слушать. Упертая какая… Тяжело с вами, все с характерами, все упрямые. Говорю же, добра желаю! – сурово нахмурилась она, когда я опять попыталась встать. Ощущение было такое, будто на меня сверху положили что-то мягкое, обволакивающее и очень тяжелое, да еще проклятая слабость навалилась с новой силой. – Ну девка! Огонь! – Старуха вдруг опять восхищенно прицокнула языком, ухмыльнувшись. – Хорошо выйдет! Очень хорошо выйдет! Значит, так. Ты жить хочешь? – сощурилась жрица. – Тогда сделаешь, что говорят! – Она с неожиданной для ее возраста прытью поднялась, обошла стол и, обхватив ладонями мою голову, приблизила свое лицо к моему, буравя взглядом.
Я почувствовала, что все сильнее начинает кружиться голова. Желтые глаза на сморщенном лице горели огнем и даже почти обжигали. По ощущениям – жгло где-то внутри головы; остро, на грани боли. Мысли рассыпались на обрывки, отдельные бессвязные слова и образы и спекались в плотную бессмысленную массу. Я даже как будто слышала запах гари.
Ознакомительная версия.
