– Леди Изольда Дохерти! – орут над ухом, прежде чем распахнуть дверь.
Наша светлость.
Надо улыбнуться и сделать вид, что все хорошо. К обеду и вправду станет хорошо, я привыкла уже. А сейчас притворюсь. Леди ведь часто притворяются.
Потолок стеклянный, и кружевные тени рам ложатся поверх мраморного пола причудливым узором. Я любуюсь им секунду или две, достаточно долго, чтобы собраться с мыслями.
Ах да, реверанс…
– Что случилось, птичка моя? – Вопрос этот задал не Кайя. Их светлости вообще не было в гостиной. Зато присутствовал старичок самого жизнерадостного вида. – Бледна, бледна… ни кровиночки на лице!
Рыжеволосый и рыжеглазый. Родственник?
Я не расположена сегодня к знакомству с родственниками. Но старичок улыбался так искренне, что не ответить ему улыбкой было невозможно. Широкоплечий, с непропорционально длинными руками, он передвигался с какой-то обезьяньей ловкостью. И, оказавшись рядом со мной, взял за руки.
– И рученьки холодные, – вздохнул он с непритворным огорчением. – Неужели мой племянничек так тебя напугал?
Племянник? Дядюшка, значит.
– Нет.
– От и хорошо. Не пугайся. Чего его бояться? Ворчал небось? Это он умеет. Только это и умеет. – Старичок подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом. И вид у него сделался лукаво-разбойный. – Ну, будем знакомиться? Я – Магнус Дохерти, но можешь называть меня дядюшкой Магнусом. Или просто дядюшкой.
– Изольда.
Дядюшка Магнус обошел меня с одной стороны, с другой, осматривая куда как внимательно. Удивительное дело – обидно не было, уж больно восхищенным был его взгляд. На меня никогда и никто так не смотрел. И даже если дядюшка притворялся – а в этом я почти не сомневалась, – все равно приятно.
– Ну, пойдем, птичка моя. Ты прямо дрожишь вся. А худенькая какая! Не заболела ли ты?
– Нет. Сон плохой.
– Сон… всем снятся плохие сны. Но это только сны. – Дядюшка Магнус усадил меня за стол – длинный такой стол, разделявший комнату пополам. Сам же уселся рядом, чересчур даже рядом. – Скушай булочку. И меда возьми. Мед – лучшее лекарство от ночных кошмаров.
Он протянул мне разрезанную пополам булочку и сам же полил медом. Щедро так полил.
– Простите, а где… их светлость?
– Наша здесь. Ваша тоже. А их светлость, – дядюшка Магнус фыркнул, – где-то бродит. Небось вчерашний день ищет. Найдет и вернется. А не вернется, так разве ж нам плохо?
Отнюдь, нам хорошо: головная боль отступила и слабость тоже. Но как-то неудобно начинать без Кайя. И пусть дядюшка Магнус – милейшее существо, но…
– Ну, вот и закручинилась, ласточка. Улыбнись. Женщина должна улыбаться. Моя жена вот улыбалась всегда. И мне на сердце становилось радостно.
– А ваша жена…
– Умерла. Давно, ласточка, очень давно.
– Мне жаль.
Я не знала его жену, да и с самим дядюшкой едва-едва знакома, но мне действительно жаль.
– Все прошло. Но как гляну на нынешних девиц, которые все равно что чахоточные, так ее и вспоминаю. Ты улыбайся. Пой, птичка, всем назло. Пусть оглохнут.
Ну, если я запою, то да, оглохнут. Но дядюшка совсем не то имел в виду.
– Я и племянничку это говорил…
Наверное, не следовало поминать их светлость вслух, потому как дальняя дверь распахнулась и в комнату быстрым шагом вошел Кайя. Похоже, поиски вчерашнего дня привели к совсем иному результату, нежели предполагал дядюшка Магнус.
– Дядя!
От этого голоса задрожали бокалы. А янтарная капля меда, добравшаяся до края булки, покончила с жизнью, ступив за край.
– Что, дорогой?
– Дядя, ты… мне сказали, что ты срочно желаешь меня видеть… там… – От избытка чувств слова у Кайя закончились, и он махнул рукой в сторону двери. – А ты здесь с…
– С твоей женой разговариваю.
– О чем?
Надо же, какие мы подозрительные поутру. Вопрос, кому из нас двоих он не доверяет. Дядюшка Магнус вытер пальцы о манжеты и спокойно, с достоинством, ответил:
– Рассказываю вот, как вы с Урфином ходили на тигров охотиться.
– Дядя!
– Уж не тетя точно. Но ты сам дорасскажи. А я пойду. Дела, моя ласточка, дела. Заглядывай, если вдруг соскучишься по старику. Или просто заглядывай.
Дядюшка поцеловал мне руку, снова подмигнул поочередно правым и левым глазом, а потом как-то слишком уж быстро ушел.
И мы остались вдвоем.
– Доброго утра вам, леди Изольда. – Эмоции схлынули, и децибел в голосе Кайя убавилось.
– И вам тоже.
– Мой дядя вас не напугал?
А должен был?
– Он милый, – сказала я, разглядывая Кайя. Сегодня он не похож на себя вчерашнего и тем более позавчерашнего, который был мне симпатичнее всего. Нынешний же был слишком… лордом.
Гранитная скала в парчовом камзоле. И взгляд такой же, каменный, равнодушный. Таким взглядом только квашеную капусту и придавливать.
Сразу захотелось сделать гадость.
– Я рад, что у вас сложилось подобное впечатление. – Кайя занял место по другую сторону стола. Дежавю, но с иной интонацией. И этот стол слишком велик для двоих, не располагает к доверительной беседе. Я начинаю ощущать собственную незначительность. – Я привязан к дяде. Магнус – единственный мой родственник.
То есть внезапного прибытия свекрови мне опасаться не следует?
И получается, что Кайя тоже сирота?
Ага. Сиротинушка. Полтора центнера печали.
Что-то не выходит у меня сегодня ему сочувствовать. А желание сделать гадость крепнет с каждой секундой. И, похоже, не у меня одной.
– Леди Изольда, – торжественным тоном произнес Кайя, – сегодня вы выглядите куда более подобающим леди образом. Чистое платье вам очень к лицу.
Это комплимент или мне изысканно нахамили?
– Спасибо. Я стараюсь.
Ну вот, очередная пауза, которую не представляю, чем заполнить. Молча считаю звенья на массивной золотой цепи Кайя. Звенья украшены крупными рубинами, но камни обработаны грубо и выглядят скорее кусками стекла, которое просто впаяли в золото.
– Свадьба состоится осенью. Мне сказали, что два месяца – приемлемый срок.
Для чего или кого? И вообще, я как-то запуталась. Мы вроде бы женаты? У меня и документ имеется. Нет, я не против свадьбы. Шампанское там, карета и лепестки роз… это мило и близко женскому сердцу, но вот определенности несколько не хватает.
– Брак, заключенный по доверенности, является предварительным соглашением, – соизволил пояснить Кайя. Он сидел прямо, неподвижно, как памятник себе. – Свадьба же…
– Соглашение окончательное.
После которого выданный на руки муж обмену и возврату не подлежит.
– Именно.
То есть он мой муж, но не совсем еще муж, потому что совсем даже пока не муж. Бюрократы несчастные. А Кайя мог бы и посоветоваться насчет даты. Может, у меня предубеждения и вообще я осень не люблю…
– Касательно вчерашнего инцидента…
Что у него за манера говорить, не глядя на собеседника? И пальцами по столу тарабанить. Я вот от этого «тык-тык-тык» нервничать начинаю.
– Ваша старшая фрейлина повела себя не так, как полагается вести старшей фрейлине. И вы должны наказать ее.
Приплыли. Это он о леди Лоу? Наказать? Еще вчера я мечтала вцепиться ей в волосы, но это вчера. А сегодня у меня булочка с медом, чай и солнечное утро. Только законченный садист способен в такой обстановке о розгах думать.
– Если вы сделаете вид, что ничего не произошло, то вас сочтут слабой.
Но я не умею наказывать людей! Не пороть же ее, в самом-то деле.
– Я могу вмешаться, – Кайя смотрел все так же мимо меня, – но это… не принято. Одной армией не могут командовать двое. Понимаете?
– И что мне делать?
– Что угодно. Не причиняйте физического вреда. И… надеюсь, вы понимаете, что вам в дальнейшем придется жить рядом с ней. Поэтому просто поставьте ее на место.
Легко ему говорить. Да я в жизни никого на место поставить не могла! Паспортистки, медсестры из регистратуры, продавщицы… они все видели, чего я стою, и с профессиональной небрежностью отмахивались от вялых моих претензий. А тут целая леди.
Высокородная.
С париком, веером и папой за напудренными плечами.
– Если позволите, совет, – продолжил Кайя, который если и заметил мои сомнения, то виду не подал, – думаю, вам следует выбрать другую старшую фрейлину.
– А я могу?
– Можете. Но она должна быть не менее древнего и знатного рода, чем леди Лоу.
О черт! Я никогда не разберусь в местных примочках. Как я узнаю? Или требовать резюме с родословной? А потом сличать размах ветвей родового древа?
– Леди Ингрид, к примеру. – Кайя правильно оценил мое молчание. – Что же касается наказания, то в свое время леди Аннет, которой мой отец выказывал особое расположение, появилась на балу в таком же платье, что и моя матушка. Ей следовало удалиться и сменить наряд, но она осталась. Матушка была глубоко оскорблена.
Я ее понимаю. Одно дело – мужа делить. Другое – платье.
– Она запретила леди Аннет посещать балы.
