– Чего ты плачешь и что это за дела такие странные происходят? И, кстати, почему это она, эта красавица, такая… бездушная, что ли? Вижу, какая она красавица неземная, сам люблю внешнюю красоту и специально иногда убираю выражение глаз на своих фотографиях, чтобы душу не было видно, но они у меня все равно живые, а эта – зомби.
– Ох, беда у нас произошла, сердечный, – запричитал Баюн. – Улетела недавно душа Лебедушки в слои и не хочет возворачиваться. Хочет в новое тело встрять и жизнь человеческую прожить. А без души, видать, и сознание разрушилось, осталось только тело красоты неземной, так и то, если не вернется в него душа, вскорости в труп превратится. Ох, беда-то какая у нас! Беда. Птицы наши вещие и так в горе пребывают, а как увидят ее ходящей – вообще не знаю, что с ними будет.
– А если еще раз душу попробовать попросить вернуться или другую душу найти и уговорить вселиться?
– Тебе легко говорить: другую душу найти не просто. Для процесса одушевления сродство структур должно быть, а то, если произойдет отторжение, и душа и тело погибнуть могут.
– Так что же делать-то?
Михел хоть и опечален, и удивлен был, а фотоаппаратом судорожно щелкал, каждое движение Лебедушки норовил запечатлеть. Творческие люди, они такие – «творческие», одним словом.
– Что-что, пойдем к терему, с птицами пообщаемся. Она сестра их родная любимая, может, что и придумают, – решил Кот.
Михел больше не боялся очнувшейся ото сна девушки – бабушки, он осторожно взял ее нежные пальчики в свои сильные мужские руки и повел по тропиночке в терем.
Ой, что начало твориться в тереме, что начало твориться, когда Кот с Михелом и Лебедушкой появились у порога. Лебедушку и обнимали, и целовали, и плакали на ее груди, и крыльями по ней похлопывали, и поворачивали, и опять целовали, обнимали и слезами поливали, только все безрезультатно – как есть кукла неживая была Лебедушка. Ни вздоха, ни эмоции на прекрасном лице. А потом она отстранилась от родственниц и пошла к Алатырь-камню, легла на сыру землю, обняла его руками и погрузилась то ли в сон, то ли еще какое неясное никому состояние.
– Видать, камень ее тело к себе тянет и греет, возле него она не замерзнет, и отныне так и будет лежать, пока не помрет, – сказал Кот. – Лежит, точно чудовище в сказке об аленьком цветочке. Только тот цветочек обнимает, а она Алатырь-камень.
– Какое еще чудовище? Сам ты чудовище бездушное, – тетушки замахали на него крыльями.
Крылья-то не очень поднимались, намокли от слез, но видно было: понимали, что Кот прав.
Вечером никто не ужинал, аппетиту не было, даже Кот только умылся и, не емши, прикорнул на своей цепи.
Лотта очень хотела отправиться к Карену, да тетушек было жалко, безутешные совсем они, одинокие в своем горе. Поэтому посидела с ними, пока они совсем не стали клювами клевать, да и пошла в свою горенку. Один Михел все сидел возле Алатырь-камня, смотрел на красавицу, а о чем думал – никто не знал.
Ну и неделька выпала. Полеты над континентом
Утром мы с Лоттой и Михелом засобирались в дорогу. Планы были большие, можно сказать, грандиозные. Прежде всего, надо было навестить Карена и его родителей. Михела они не видели кто знает сколько, испереживались, поди, сильно. Карена тоже хотелось увидеть, а после этого надо было перемещаться через океан и снимать этот незаселенный континент. Работы масса, как все успеть – никто не знал, но все знали, что успеть надо. А еще в субботу свадьба.
– Ой, как некстати, – говорила Лотта, но на самом деле ей хотелось побыть невестой в красивом белом платье от кутюрье, как и любой девушке.
В первый день по приезде мы ночевали в замке у Карена. Родители разрывались между желанием наговориться с Михелом и возможностью поближе познакомиться с невесткой. Они оценили аппаратуру сына и смотрели на него, как на волшебника. Таких механизмов здесь никогда не видывали, жалели только, что фотографии распечатать на этой Земле невозможно было. Так ознакомились с ними, в режиме просмотра.
С начала недели Ветер, Лотта и Михел летали над Америкой. Вот это времяпровождение было Лотте по душе, да и мне нравилось. Кругом простор, ни души человеческой, только стоит над прериями топот от тысяч ног могучих животных. Лотта сама периодически расправляла крылья и парила над землей. Михел расставлял штативы, налаживал аппаратуру и снимал. Бизоны нас особенно впечатлили. Они были хозяевами этой страны, ее бескрайних просторов. В тот раз Михел снимал спокойно пасшееся стадо, но неожиданно что-то произошло, и это огромное скопище животных сорвалось с места и понеслось неведомо куда, выбивая копытами траву и сминая все на своем пути. Лотта взлетела в воздух, попробовала, но не смогла приподнять Михела, и, если бы не Ветер, которому удалось в последнюю минуту поднять парня вместе с аппаратурой в воздух, вряд ли от него осталось бы даже мокрое место – затоптали бы.
Думала, после увиденных в таком количестве бизонов, ничто меня уже так не впечатлит, но когда добрались до Аляски и увидели пусть небольшое, но стадо мамонтов, то дыхание замерло. Идут – кажется, земля дрожит. Такого никто еще не видел, точно, и уж тем более не снимал ни на этой, ни тем более на той земле, разве что Ветер видел. Лаки улыбался и был готов ради Лотты и на Луну слетать. А что, он и это мог.
Вечером Лотта и Карен гуляли в саду, а мне все время приходилось прятаться в подсознание. Моя подруга была как сжатая пружина, любовь обволакивала и уводила в заоблачные дали, но никуда не делось переживание за родню, чувствовала она их печаль даже на таком расстоянии. Предложила было даже свадьбу отменить. Но тетушки переживали, чтобы не было лишних разговоров о том, что невеста с животиком, поэтому настаивали на быстрейшем совершении обряда. И еще им верилось, что что-то придумается, и Лебедушку можно будет вернуть к нормальной жизни. Кот сообщил, что она возле Алатырь-камня не менее двух месяцев живая пролежит, так что время есть на попытки душу ее уговорить. Но не успели.
В среду вечером мы прибыли на Буян с двумя клеточками, в каждой из которых сидела пара странствующих голубей. Поимкой этих голубей занимался Лаки, и это было для него несложно. Птицы уже слетели с мест гнездования и мигрировали в более теплые места на зимовку, но мы видели на одном дереве колонии, насчитывающие до сотни гнезд. Встретили огромную стаю, где, по нашим скромным подсчетам, находилось несколько миллионов птиц. И как такое количество можно было истребить? А ведь последний голубь был убит то ли в конце 19-го, то ли в начале 20-го века. Невероятно. Неужели это повторится? Стая, которую мы видели, была огромная, и легко было представить, что если такая туча приземлится на твое пшеничное поле, то не останется ни зернышка. Вспомнила, что пулемет придумали прежде всего для борьбы с этими голубями. Придется придумывать что-то, чтобы их отпугивать от посевов переселенцев. Голубки нервничали, но это было необходимое доказательство, что существует планета, где все так, как было в самом начале заселения Америки на Первой Земле, пока алчность и легкомыслие человека не проявились в полной мере.
Еще в тот день с нами был Карен, нужно было познакомить его с тетушками. Ужин прошел в теплой дружественной обстановке, особенно учитывая тот факт, что был поздний вечер, тетушкам была пора спать и они клевали носом. Карен был впечатлен и вел себя галантно и предусмотрительно. Михел сидел хмурый и печально смотрел в окно, из которого был виден камень и обнимающая его фигура девушки. Безнадежность этой картины повергала всех в отчаяние.
Вскоре тетушки улетели отдыхать, а мы пошли пройтись и поговорить с Котом.
– Она так похожа на тебя, – глядя на Лебедушку, проговорил Карен, печально опускаясь на колени перед девушкой.
– Спроси у Макошь, – обратился он к Лотте, – все равно с ней надо поговорить и выяснить целый ряд вопросов с кораблем и доставкой продуктов и оборудования на континент. Слава волнуется, я вчера с ним познакомился, обещал сводить его завтра в Заколдованный лес. Он размечтался, что твоя Микулишна и есть его Нежана. Жаль, если разочаруется.
– Хорошо,– согласилась Лотта,– только давайте проводим Вечерку, а потом я попробую позвать Макошь, если получится.
Звать никого не пришлось. Воздух сгустился, завибрировал, и перед нами появились не одна, а сразу три богини – Макошь, Лада и Морана.
– О, – только и послышалось из наших удивленных ртов.
Макошь выглядела усталой и озабоченной, Лада смотрела спокойно и оптимистично, а сквозь холод взгляда Мораны проглядывало какое-то сочувствие, что делало ее лицо менее божественным и более человечным.
– Лотта и Вероника, – довольно официально обратились они к нам, – нам надо поговорить наедине. Жаль, тетушки спят, но решать сейчас вам обеим.
Мы все напряглись, так как слова Макоши звучали так, что ничего хорошего ждать не приходилось.
